Тень Серафима

– Здравствуй, Маршал, – с усилием переведя дух, тихо произнес Себастьян. – Почему не в голову?

Убийца рассмеялась в ответ – резко и как-то неприятно.

– Вот мы и свиделись снова, Серафим. И кажется, в этот раз ты не очень-то рад встрече! А ведь я предупреждала. Однако ты обижаешь меня вопросом: как можно убить старого доброго друга, не дав тому перед смертью облегчить душу молитвой? Всем ведь известны твои странности.

– Что ж, спасибо за заботу, – вполне искренне поблагодарил Себастьян, от боли закусив губу. И тело, и душа его были изранены, придя в болезненное согласие. Но ювелир действительно был рад, что сможет помолиться и успокоиться. Гораздо хуже было бы умереть, даже не осознавая момент ухода, не успев приготовить свой дух. – Могу я приступать?

Маршал не ответила. Она неслышно обошла вокруг и встала напротив, продолжая удерживать Себастьяна на прицеле.

Вид ее был примечателен: невысокая фигурка, с головы до ног облаченная в черное, без рисунков, одеяние с капюшоном. Узкая полоска в области глаз оставалась открытой, и были заметны небольшие, плотно прилегающие к лицу вытянутые очки с желтыми линзами. Себастьян знал, что такие используют для увеличения резкости: объекты выглядят четче, что немаловажно для прицельной стрельбы. Мягкая обувь из тончайшей кожи помогала двигаться бесшумно и так быстро, как только способен двигаться человек. Удобный костюм совершенно не стеснял движений. По всей вероятности, его легко сложить в небольшой узел, перенести в нужное место и скоро надеть. Для ремесла убийцы все это имело значение.

Нельзя не признать, маскировка оказалась по-настоящему хороша. Столь хороша, что даже острое зрение сильфа едва различало Маршала в полумраке помещения: переходя с места на место, она не привлекала внимания и казалась органичной деталью окружающего интерьера.

Экипировка также вызывала уважение: два компактных револьвера Маршал держала в руках, в кобурах на поясе и на бедрах хранились еще четыре. Оружие высочайшего качества, удобное для скрытого ношения и молниеносного извлечения. Стрельба велась поочередно из четырех стволов.

Несмотря на любовь Маршала к огнестрельному оружию, за поясом пряталась длинная цепь с серпом на конце, а на перевязи за спиной висел прямой меч. Не обычный клинок – примерно на четверть более короткий, чем привычный одноручный, он был гораздо удобнее на ограниченных пространствах: лестницах, замковых переходах, да и вообще в любых тесных помещениях. Толщина примерно вдвое превосходила стандартную и, делая клинок более прочным, давала возможность действовать им как рычагом при взломе дверей и тайников. Небольшую квадратную гарду при необходимости использовали как ступеньку, а в свободной нише ножен скрывалась полость для ослепляющего порошка, яда или взрывчатки, которые могли пригодиться в такой непредсказуемой профессии. Иными словами, практически универсальное оружие.

Мягко облегающий костюм не содержал никаких приметных или блестящих деталей… за исключением одной. С левого плеча стекал нарочито неаккуратно нашитый золотой маршальский эполет с подбоем! Себастьян с удивлением воззрился на этот знак различия, явно украшавший прежде чей-то мундир, – единственный элемент, который мешал убийце быть полностью незаметной.

Себастьян не особенно разбирался в подобных вещах, однако, судя по внешнему виду эполета, когда-то он принадлежал маршалу Аманиты, причем официальной, а не частной армии. В столице любили пышность и роскошь, и эта любовь находила отражение во всех областях жизни, в том числе и военной.

Военные Ледума выглядели намного скромнее – их всегда можно было узнать по черному полю эполет с золотыми для высшего состава или строгими серебряными окантовками.

Эполет же Маршала был донельзя пафосным, он весь словно состоял из чистого золота. Поле из золототканного галуна фасонного переплетения украшала гербовая вышивка. Бахрому составляли свитые в два слоя жгутики глянцевой и матовой золотой волоки. Край эполета окантован золотом из граненой канители. Золотые шнурки и шлевка, которые обычно крепили эполет к мундиру, без дела болтались рядом, придавая костюму вид легкой небрежности.

Кто бы мог подумать, что Маршал склонна к такому откровенному позерству. Однако, увидев настолько вызывающую, дерзкую уверенность в собственных силах, Себастьян невольно похолодел. Человек, так легко относящийся к смерти, более того, считавший ее чем-то забавным, инстинктивно внушал страх.

Конечно, и Себастьян был способен на убийство. Но он всегда убивал в измененном состоянии сознания и только в самом крайнем случае, когда другого выхода не оставалось. Для Маршала же смерть была неотъемлемой частью жизни, столь же естественной, как и сама жизнь. Может, даже более естественной… Себастьяну это казалось непонятным и чуждым.