Тень Серафима

– О магической защите можете не беспокоиться: внутри Ламиума у нас есть сторонники. За минуту до полуночи они выведут из строя защитную систему города. Времени останется недостаточно, чтобы её восстановить. Что касается солдат и стражи – это уже ваша забота. Но не думаю, что возникнет много проблем. Какой человеческий полис устоит перед объединённой атакой трёх древнейших родов оборотней?

Последние слова содержали скрытый вызов, не принять который означало бы уронить честь всех трёх родов. Если, конечно, оборотням вообще знакомо возвышенное понятие чести.

– А если изменникам не удастся отключить защиту вовремя? – не унимался волк. – Или в самый последний момент они испугаются и откажутся от своего мятежа?

– Это будет прискорбно, – нахмурился человек. – Но вам всё равно придется напасть. Силы Ледума поддержат вас в этом случае.

– Что это значит, лорд? – встревожилась Саранде, впервые подав голос. Он оказался подобен ртути – мягкий, как кошачья лапка, и одновременно как будто металлический. Тонкой и незаметной струйкой он тёк прямо в душу. – Неужели войска Ледума также примут участие в операции?

– Не совсем, – неохотно пояснил лорд Эдвард. – В общих чертах, ситуация будет развиваться следующим образом. Группа патрулирующих местность боевых дирижаблей Ледума по счастливой случайности окажется рядом с Ламиумом во время нападения. Конечно, они без промедления кинутся на помощь погибающему городу и вырвут его из лап нелюдей. По этой причине вы все должны убраться из Ламиума до наступления часа дракона. Кто этого не сделает, будет уничтожен.

Правитель вновь выдержал паузу, на сей раз ожидая вопросов, возражений или сомнений. Сейчас для них было самое время, однако оборотни хранили сосредоточенное молчание, и одному Изначальному было ведомо, что у них на уме.

– Я отдаю вам целый город вместе с жителями, зданиями и ценностями на восемь часов, – раздельно повторил лорд Эдвард, на случай если вожаки сомневаются в том, что верно уловили смысл его слов. Что и говорить, предложение было не самое рядовое, и имелось над чем поразмыслить. – Это большой срок. Всё это время делайте с ним, что хотите, что только сможет измыслить ваше звериное сознание. Можете грабить, ломать, жечь. Можете уничтожать всё живое. Но после часа дракона Ламиум будет принадлежать мне.

– То есть ты хочешь чужими руками прибрать ещё один город, лорд? – подвёл итог Арх Юст, сощурив светлые глаза. – При этом вся ярость конфедерации обрушится на оборотней, а правитель Ледума предстанет для обывателей в благоприятном, даже героическом свете?

Лорд Эдвард мысленно улыбнулся. Уже скоро расколотой на два лагеря Бреонии будет не до вражды с оборотнями. А новоявленному верховному лорду пойдёт только на пользу на фоне внутреннего конфликта задуматься о внешних агрессорах, готовых разорвать страну при малейших признаках слабости.

– Я должен понимать это как отказ? – вслух холодно вопросил правитель, в упор глядя на Юста, который, кажется, взял на себя смелость говорить с ним от имени всех трёх родов.

– Лисы и лояльные нам меньшие кланы поддержат тебя, лорд, – предотвращая возможный острый ответ, вовремя вмешалась Саранде, прежде чем молодой вожак волков успел раскрыть рот. – Всё будет исполнено в точном соответствии с твоим хитроумным замыслом.

– Клан вепрей и все, кто зависит от нас, через два дня также будут у стен Ламиума. – Голос Хольга вторил вкрадчивому голосу лисы. – Клянусь, мы разрушим этот город!

Лорд Эдвард кивнул им, и все взгляды невольно обратились на новоявленного вожака волков, который выглядел крайне мрачным и задумчивым.

– Волки придут, – тяжело, сквозь зубы вымолвил Арх Юст, всё-таки не решившись эскалировать конфликт. – И приведут с собой тех, кто пожелает откликнуться на призыв верховного клана.

Глава 21, в которой начинается драконья Игра

Странный, сумасшедший день подходил к концу, разбиваясь стеклянной россыпью.

И не остановишь, не удержишь в руках ускользающий хрупкий миг – изрежут пальцы осколки реальности, с шелестом осыпающиеся в небытие. Жизнь не прочнее облака, которое без труда развеет даже лёгкий весенний ветерок.

Душа Себастьяна наполнилась печалью. Чуткость, свойственная сильфам, способствовала несколько иному восприятию мира, отличному от восприятия обычных людей. Многие события и воспоминания имели для ювелира особенную окраску.

Он до сих пор чётко помнил давние поцелуи Моник – прохладно-белые, свежие, похожие на лепестки серебряных лилий. Они были прозрачные и чистые, как колодезная вода, и вымывали из него всякий гнев и всякий страх, вымывали всё лишнее.

Поцелуи Софии были иными – алые, горячие, присущие юности, только вступившей в свои права. Такие поцелуи будоражили, рождали в сердце бурный водоворот желаний. При одном только воспоминании о них трепет сладостного притяжения охватывал душу, как лесной пожар.