Тень Серебряной горы

– Нет, не привозил, – уже в сердцах ответил капитан. – Это я велел ему не привозить. Мне так из Якутска приказали.

– А в Китае, – сказал Шалауров, – песцов берут куда охотнее, чем соболей. Уж почему им эти песцы так по сердцу, не знаю, но берут! И платят хорошо. И тут какое злодейство? Совсем никакого! Илэлэк приехал и отдал тебе ясак, это то, что он должен отдать, и, кроме этого, привёз бы ещё песцов, которые государыне не надобны, и я бы их задорого купил. И Илэлэку было бы хорошо, и мне, и тебе, ваше благородие, и твоей верной супруге, и китайцам в Кяхте. Потому что, как я думаю, это в Кяхте они столько платят, а уже за сколько они это у себя в Китае продают, это только одному их китайскому богу известно. И опять же никакой опаски. Ведь Кяхта, это как? Это вот здесь отдельно крепость, а вот здесь отдельно торговая слобода. И солдаты из крепости в слободу не лезут, поэтому в слободе люди торгуют так, как им бог на душу положит, без оглядки. И сразу за мостом, через реку, Китай. А наша тамошняя власть, которой за этим мостом велено присматривать, это, скажу честно, не самые святые люди.

– Будет им всем дыба, – сказал капитан.

– Про дыбу не знаю, – сказал Шалауров, – а знаю другое: что живут они пока что хорошо и ни на что не жалуются.

Капитан долго смотрел на Шалаурова, потом сказал:

– Одного я не могу понять, любезный Никита Павлович. Ты же ещё только вчера так рвался строить дупель-шлюпки и ехать на них в Америку, или хотя бы на Камчатку, а теперь вдруг подавай тебе песцов и Кяхту. Как это вместе сложить?

– Очень просто, – сказал Шалауров. – Одно другому не мешает. Можно и два дела делать, и три, были бы только деньги. Даже не столько деньги, сколько была бы охота. Вот у меня какая к этому охота? Да простая! Мы, как тебе известно, устюжские, и по этим местам давно ходим, новые землицы ищем. Ещё дед мой сюда пришёл когда-то и здесь же и помер. А отец уже дальше ходил. А однажды как пошёл, вышел из Колымы, и дальше по морю на восток шёл, шёл, и где-то у Шелагского мыса его и затёрло. Так что теперь выходит мне идти.

– А как же Лаптев? – с улыбкой спросил капитан. – А если он первей тебя пройдёт?

– А что Лаптев, – сказал Шалауров. – Лаптев – человек столичный, ухоженный, деликатный, ему это вряд ли. Да и ему надо сперва ещё до нас добраться! А то вдруг так: построим дупель-шлюпки, а его всё нет и нет, нет и нет, год нет, два нет… Тогда я у вас эти шлюпки выкуплю и сам пойду!

– А как песцы, а как Кяхта?

– В Кяхту я после вернусь, а сперва пройду мимо Чукотского носа и там сворачивать на Камчатку не стану, а пойду прямо, к Копаеву острову, или, как наш адъюнкт говорит, к Копаеву берегу, и там этих чёрных лис, морских бобров, моржей и прочей живности хоть палкой бей!

– И набьёшь?

– И набью! И привезу, и покажу. И ещё китайские белила привезу, и китайские румяна. Ты китайские румяна видел? А твоя Степанида?

Капитан молчал.

– Значит, не видела, – продолжил Шалауров. – Но это не беда, увидит. Потому что привезу! И за ценой не поскуплюсь, хоть каждое белило, вот такая баночка, идёт за двадцать пять рублей. Зато какой от неё дух! А какая кожа белоснежная с румянцем! Наши как про это разузнали, теперь возят мешками в Петербург, может, теперь и царица ими мажется…

– Но-но! – сердито одёрнул его капитан.

– А что но-но? – удивился Шалауров. – Что, наша государыня не дама, она что, не хочет славно выглядеть?! Вот у неё…

И замолчал, опомнился. Потом, немного погодя, продолжил:

– Да и теперь наши что, теперь они уже не только в Петербург это возят, но и в Европу, говорят, в Париж. Теперь китайские белила по всему свету известными стали. Вот я и думаю послать человека в Кяхту, пусть посмотрит, что там и почём, и пусть заодно возьмёт две баночки белил и две румян, и я поднесу их Степаниде Ивановне. Ведь же можно будет поднести?

Капитан сперва немного помолчал, потом в сердцах сказал:

– Не отвлекай меня! Я занят. Ну!

Шалауров улыбнулся, развёл руками и вышел. А капитан сидел, смотрел в окно и думал о том, что про китайские белила он от Степаниды уже слышал. Степанида очень их хвалила! Капитан вздохнул, опять задумался, теперь уже о многом разном, и долго ещё так сидел и думал, а после резко встал, оделся и пошёл к реке, на пристань. Шёл и сердито думал: надо всё это из себя выбить, вышибить, пока не поздно!

И пришёл на пристань. Там, на первой дупель-шлюпке, работали софроновские мастеровые. Теперь их было совсем немного, всего четверо, двое заканчивали обшивать корпус, а ещё двое его с другой стороны, с носа, конопатили. Софрон стоял в сторонке и молчал. Лодка и лодка, думал капитан, только большая, смотреть на неё было скучно. И также на софроновских мастеровых тоже не было никакого интереса смотреть, а только думалось, что чего это их так мало осталось, вот же какой Софрон прижимистый, глаза на это не смотрели бы. Но капитан не уходил, похаживал туда-сюда, поглядывал. Потом остановился. К нему подошёл Софрон, спросил:

– Что, ваше благородие, что-то не нравится?

Капитан молчал. Софрон, осмелев, сказал: