Он глубоко вдохнул воздух и закинул голову. Над головой тускло светились светляки звезд. Поодаль на площади горели костры. Ночью было холодно, а он был в одном своем дэли, без тырлыка. Красные собаки пьют водку, им тепло. Он попытался вызвать внутри своего мерзнущего тела внутреннее тепло,
Убить старика и его жену и узурпировать власть – это они могут. Так, как сделали это большевики в России.
Тепло. Мне тепло. Мне очень тепло. Я грею своим пылающим телом, как костром, этот чужой, холодный, ледяной воздух.
Я грею своим телом этот ледяной враждебный мир.
Из живого киилкхора вперед вытолкнули человека. Человек был в маске. В странной черной маске-балахоне с прорезями для глаз; островерхий черный колпак торчал над затылком. Человек был силен и молод. Вот этот – тебя убьет?.. В руках у человека в черном балахоне не было никакого оружия – ни пистолета, ни ножа, ни аркана, ни ташура. У него в руках не было даже острого камня, чтобы камнем убить его.
К нему подскочил смеющийся, заросший лиловой щетиной, с бутылкой водки в одной руке, с наганом – в другой, в кепке, заломленной на ухо, со щербиной между вкось поставленных желтых резцов, русский, судя по всему – предводитель этих красных, что подстрелили и поймали его. Русский хохотал уже в голос. Он был сильно пьян. По его лицу, по носу бежали, рассыпаясь, мелкие, как просо, веснушки. На лоб свешивалась иссиня-черная, жирная прядь жидких, давно не мытых волос. Он заклокотал, весь дергаясь от смеха, указывая на подошедшего к нему человека в черной маске, похожей на мешок:
– Ты, лама из бедлама! Вот тебе соперник! Я знаю, вы тут все, ламы, боевым искусствам обучены, ха-ха!.. Вот и поборись – за свою свободу! Победишь – пойдешь на все четыре своих степных сторонушки, к своему зубастому Будде! Проиграешь – мы тебя, а-ха-ха, всего насквозь продырявим, лама! Вместо мишени – к стенке поставим и будем в тебя палить, как в копеечку, а-ха-ха-ха-ха!..
Он глядел в глаза человека в черной маске. Человек глядел в глаза ему.
Доржи показалось – он глядится в зеркало.
Раскосые глаза. Рост тот же, что и у него. Такие же сильные смуглые руки. Такой же тощий, хищно подобранный, натренированный упражнениями мускулистый живот, просвечивающий под черной тонкой рубахой, как и у него.
Здравствуй, двойник. Поборемся, двойник?
«Я вызвал его своим разумом, чтобы выйти из круга. Я сотворил его своим сознанием, чтобы вырваться из Черного Киилкхора. Вперед».
Красные хохотали, ржали как кони вокруг них. Лама, медленно сгибая колени, присел – и вдруг выбросил перед собой правую руку ребром ладони вперед. «У Иуды ранена правая рука. У меня – левая. Я сам зубами вытащил из плеча пулю. Я сам себя перевязал. Я сам заговорил кровь, остановил ее священными заклинаниями. Я не чувствую боли. Нападай на меня». Человек в маске высоко подпрыгнул, в прыжке выставил перед собой ноги и с силой ударил ногами в лицо Доржи. Не успел ударить. Доржи в момент удара резко наклонился, упал на землю, подсек плоской, как острая лопата, рукой уже опустившиеся на землю ноги человека в маске. Маска не устояла. Человек упал на спину. Доржи уже стоял над ним, чуть присев на колено, согнув руки – одна, локтем вперед, перед собой, другая, локтем вверх, за спиной.
Он не успел поймать миг, когда маска вскочила и, резко, выдохнув: «Ха!» – мгновенно оказалась за его спиной. Страшный удар в затылок потряс все его существо до основания. Ему показалось – у него выбиты все зубы. Он быстро наклонился, боднул головой, ударил теменем, как железным тараном, маску в живот и, подхватив руками под мышки, перекинул через себя. Красные собаки заорали, завыли: «О-о-о!.. Поддай ему, поддай, Пурба!.. Сделай из него кровавую лепешку!..» Пурба, подумал он, у него прозвище – имя тибетского кинжала. Пурба, значит, он тибетец. Может быть – один из Тибетской сотни, предавшей барона? Так, хорошо, ты зеркало мое. Я тоже тибетец. Сразимся, тибетец. Я знаю последовательность тайных боевых движений, ведущих к смерти противника. Ты тоже знаешь их.
Мы бьемся на равных.