Тень Торквемады

И бой начался. Андрэ дю Бук надвигался на фидалго, как железная гора. Он тоже был удивлен и даже несколько обескуражен облачением противника: что скажут люди? Ведь получается, что он сейчас поразит фактически безоружного человека. Но тут юноша вспомнил строгий наказ своего старшего товарища, Стефана де Мулена: испанцы не должны покинуть пределы России живыми! Зачем это нужно, юноша не знал, а спросить не посмел – де Мулен являлся командором тайной московской прецептории тамплиеров. А значит, этот приказ был законом для молодого рыцаря и исполнить его считалось честью.

Поединок со стороны получился похожим на представление вертепа[70]: богатый и знатный боярин, представленный Андрэ дю Буком, гонялся с дагой и копьем за выходцем из простого народа, дураком-простофилей Фернаном Пинто, вооруженным какой-то никчемной тонкой железкой. Народ на площади даже начал свистеть и смеяться над фидалго, посчитав того трусом. Бой постепенно становился похожим на интермедию, в которой муж-рогоносец застал любовника в постели жены и теперь пытается догнать шустрого нечестивца и наказать его. Конечно, на Руси случаи прелюбодеяния были редки (по крайней мере мало кто кричал о них во всеуслышание – позор-то какой), поэтому и представления на эту тему пользовались большим успехом.

Дю Бук кроил воздух клинками даги, пускал в ход копье – и все напрасно. Фидалго, вспомнив уроки китайского шифу, был, как змея, вернее, как текущая вода. Иногда он пользовался щитом, но больше уклонялся и быстро перемещался по загородке, ставя этим своего противника в неловкое положение; а когда ему все же приходилось отбивать удар коварного в опытных руках оружия, его шпага оказывалась на удивление проворной, и только броня спасала молодого рыцаря от ранения, а то и смерти. У Иоанна Васильевича в глазах горел огонь; его так увлекло захватывающее зрелище, что он даже наклонился вперед, словно ему самому хотелось вскочить на ноги и присоединиться к поединщикам.

Но вот наконец Фернан Пинто дождался момента, на который надеялся с самого начала судебного поединка. Он сумел развернуть Андрэ дю Бука так, чтобы солнце било тому прямо в глаза. Конечно, опытный воин – а рыцарь и был таким, несмотря на молодость, – сразу сообразил, чем это ему грозит, и постарался побыстрее уйти с неудобной позиции, но не успел. Пинто нащупал под кафтаном привязанный к поясу мешочек с тем самым песком, который он вчера так усердно превращал в мельчайшую пыль, зачерпнул полную жменю, и швырнул ее прямо в лицо Андрэ дю Бука. Из-за солнечных лучей фигура Пинто как бы растаяла в золотом мареве, и тайный тамплиер не успел среагировать на этот коварный прием. Пыль проникла через решетчатое забрало, засыпала юноше глаза, и он на какое-то время ослеп.

Это фидалго и нужно было. Увернувшись от неуклюжего выпада копьем, наобум, он перехватил руку противника с дагой, сделал подсечку ногой и бросил Андрэ дю Бука через плечо. Молодой человек упал на расчищенную от снега мерзлую землю с таким грохотом, словно рассыпался целый воз железа. Падение ошеломило его; он задрыгал ногами, как жук, которого перевернули на спину, а затем попытался встать.

Но не тут-то было. Фернан Пинто бросился на него, как коршун, придавил к земле, и в его руке появился кинжал. Это был конец для молодого рыцаря. Толпа, до это свистевшая и кричавшая на все голоса, вдруг затихла, и в оглушающей тишине люди услышали, что говорит Андрэ дю Бук:

– Мизерикорд! Мизерикорд![71] – молодой человек перед лицом неминуемой смерти заговорил по-французски.

Дю Бук и сам не понял, как получилось так, что он запросил пощады. Это был позор для рыцаря, канувшего в небытие Тампля, но жажда жизни заглушила все остальные чувства – юноша не хотел умирать. Так бывает даже с самым закоренелым преступником, отнявшим многие жизни, который бахвалился, что не боится никого и ничего. Но когда приходит его смертный час, он часто превращается в безумное от страха животное и молит оставить его в живых.

Фидалго знал, что может преспокойно убить своего противника – условия поединка «не на живот, а насмерть» позволяли сделать это безбоязненно. Но он медлил. Подняв голову, Фернан Пинто заметил, как смотрит на него Стефан де Мулен. Казалось, что он сейчас присоединится к юноше и крикнет: «Мизерикорд! Пощади, Христа ради!» Краем глаза португалец заметил и выражение лица Иоанна Васильевича. Оно точно не предвещало ему ничего хорошего. Царя явно был не на его стороне.

Фернан Пинто криво улыбнулся, забрал из ослабевших рук молодого человека дагу, поднялся и низко поклонился великому князю Московскому. По рядам опричников, которые до этого тихо роптали: «Не по правилам, не по правилам!.. Пошто глаза песком засыпал?!», пронесся дружный вздох облегчения. А Стефан де Мулен отшатнулся назад и постарался спрятаться за спинами черноризцев.

Царь встал, перекрестился и торжественно молвил, указав перстом в небо:

– Господь рассудил! Вины на тебе, Федор Даниилович, нет!

Ответом ему стали радостные крики праздного люда.