Тень твоей улыбки

Пока он изучал медицинские документы, она вглядывалась в его лицо, которое принимало все более мрачное выражение, по мере того как он брал один лист за другим. Именно такую реакцию она и ожидала. Наконец он положил бумаги на стол и взглянул на нее.

— Моника, у этого ребенка был неизлечимый рак мозга, от которого он должен был умереть в течение года. Ты хочешь сказать, он все еще жив?

— Эти обследования были проведены четыре года назад. Я как раз открыла здесь свою практику, так что можешь себе представить, как сильно я нервничала. Тогда Майклу было четыре года. У него начались припадки, и родители думали, что это эпилепсия. Но ты видишь, что именно я обнаружила. А теперь посмотри другую папку. Это результаты обследований за последние три года. Между прочим, Майкл отличный парнишка, лучший ученик и капитан команды Младшей лиги.

Дженнер удивленно поднял брови и, открыв вторую папку, принялся изучать ее содержимое, листок за листком. Затем положил бумаги на стол и долгим взглядом посмотрел на Монику.

— Ты усматриваешь хоть какую-то вероятность спонтанной ремиссии? — спросила Моника.

— Нет. Совершенно исключено, — твердо ответил Дженнер.

Моника кивнула.

— Будь осторожен. В конце концов ты можешь оказаться в списке свидетелей на процессе беатификации.

Райан Дженнер поднялся.

— Если им понадобится другое мнение, я с радостью изложу его. Из того, что я узнал и увидел как врач и хирург — при условии, что данные действительно относятся к Майклу О’Кифу, — этот ребенок не мог бы выжить. А теперь мне пора. Если я не успею в театр к поднятию занавеса, одна молодая леди будет очень недовольна.

В среду утром Моника, после долгих колебаний, рассказала Нэн о том, что позвонила Оливии Морроу и собирается посетить ее после поездки в офис епископа в Метахен, в Нью-Джерси.

— Она знала вашу бабушку? — спросила изумленная Нэн.

Моника помолчала, потом ответила, тщательно подбирая слова:

— Она утверждает, что знала, но по ее голосу можно понять, что она очень старая. Не буду высказывать свое мнение, пока ее не увижу.

«Почему я не сказала Нэн, что Оливия Морроу утверждает, будто знала моих родных бабку и деда? — спрашивала она себя, садясь в машину, чтобы ехать в Нью-Джерси. — Потому что это кажется совершенно неправдоподобным. А если она действительно их знала и может мне о них рассказать, я начну верить в чудеса».

Только через час, постояв в пробке на Четырнадцатой улице на пути к тоннелю Линкольна, она припарковала машину перед зданием, в котором находился офис епископа Метахена. Жалея, что не может перенестись на тысячу миль отсюда, она остановилась у стойки секретаря в просторном вестибюле. Представившись, она сказала:

— У меня назначена встреча с монсеньором Джозефом Келли.

Секретарша улыбнулась.

— Монсеньор ожидает вас, доктор. Он на втором этаже, комната тысяча двадцать четыре.

Повернувшись, Моника заметила слева часовню и подумала, что, вероятно, здесь и проводятся слушания в процессе беатификации. В выходные она прочитала об этом процессе, и действо показалось ей почти средневековым. «Если я правильно поняла, монсеньор Келли — делегат епископа, фактически проводящий расследование. Когда мне будут задавать вопросы, с ним будут еще два человека. Один из них — промотор правосудия, выполняющий роль обвинителя, чья задача — удостовериться, чтобы не было фальшивых чудес. Обычно его называют адвокатом дьявола. Другой человек, нотариус, выполняет функции секретаря расследования, то есть записывает показания. Вначале наверняка придется поклясться говорить правду».

Не воспользовавшись лифтом, она поднялась по покрытым ковровой дорожкой ступеням. Дверь в кабинет монсеньора Келли была открыта. Заметив Монику, он помахал ей с добросердечной улыбкой.

— Входите, доктор Фаррел. Большое спасибо за то, что поддержали нас.

Говоря это, он встал и, обойдя стол, поспешил пожать ей руку.

Моника сразу же почувствовала к нему симпатию. Это был худощавый мужчина под семьдесят с темными волосами, кое-где тронутыми сединой, и яркими голубыми глазами.

Как она и ожидала, в приемной большого офиса было еще два человека. Одного из них, молодого священника, представили как монсеньора Дэвида Фелла; это был стройный мужчина лет сорока с мальчишеским лицом. Второй была высокая женщина с короткими курчавыми волосами, лет на десять старше монсеньора Фелла. Ее представили как Лору Шеринг. Она должна была вести протокол.

Монсеньор Келли пригласил Монику сесть. Он вновь поблагодарил ее за то, что пришла, и спросил:

— Вы что-нибудь знаете о сестре Кэтрин?

— Мне известно, что она основала семь детских больниц, так что, как педиатр, я испытываю к ней большое уважение, — ответила Моника, успокоившись оттого, что ей не устраивают допроса по поводу ее веры в чудеса или отсутствия оной. — Я знаю, что она была францисканской монахиней и что каждая из ее больниц специализировалась по какому-то виду заболевания. Точно так же, как больница Святого Иуды, основанная Дэнни Томасом для лечения детей, больных раком.