— Злак. Выращивают его в Азии и Африке, но здесь тоже встречается. В Европе его начали выращивать уже в каменном веке, а в Швеции этот злак был распространен в восемнадцатом веке. Из зерен проса изготавливают крупу и муку, которую используют в выпечке и приготовлении еды. Если я проглочу хотя бы грамм проса, то умру.
— Вот черт.
— Так что вы понимаете, почему я спрашиваю. У меня, конечно, всегда есть с собой шприцы и антидот. — Он указал на маленький кожаный рюкзак, который лежал у его ног. — Но действует лекарство не сразу. А чувствовать, как отекают дыхательные пути, не очень-то приятно.
— Не думаю, что мама Ульфа кладет это самое просо в свой хлеб. Она довольно консервативна, как и сын. Но на всякий случай я ей позвоню. Может быть, другим гостям тоже важно знать такие вещи.
— Насколько мне известно, во всей Швеции, кроме меня, есть только один человек с такой же аллергией. По-моему, женщина.
— Я все равно позвоню. А который час, кстати?
— Половина двенадцатого. Ладно, не беспокойтесь. Я не буду бутерброд, если не обидитесь. Старушки обычно рано ложатся спать.
Ханс-Петер налил кофе. Сам он пить не решался, чтобы не сбить сон. Он съел один бутерброд и выпил стакан воды.
Ягландер огляделся по сторонам:
— Приятное местечко.
— Ну да. Неплохое.
— «Три розы». Почему так назвали?
— Этого я не знаю. — Ханс-Петер с удивлением обнаружил, что никогда не задавался этим вопросом.
Янгландер подул на кофе и сделал глоток.
— У вас, как я понял, сегодня было много дел.
— В это время года всегда дел много. Есть иностранные постояльцы. Народ снова стал путешествовать, успокоился после одиннадцатого сентября.
— А был спад?
— Да, иностранцы приезжали меньше.
На минуту воцарилась тишина. Из ванной номера на втором этаже доносился слабый шум. Томми Ягландер с хрустом потянул себя за пальцы. Ханс-Петер терпеть не мог этот звук. Кажется, Ягландер это почувствовал.
— Она хорошо работает? — вдруг спросил он.
— Что?
— Моя жена. Она хорошо работает?
— Конечно. Разумеется. Здесь, как видите, сложно поддерживать чистоту, но она трудится не покладая рук.
Ягландер хохотнул. Подавшись вперед, он пристально посмотрел на Ханс-Петера своими почти светящимися голубыми глазами. Тот рефлекторно подался назад. Оказаться на допросе у такого бульдозера — так себе удовольствие.
— Кажется, я знаю, о чем вы сейчас думаете, — произнес гость, не меняя выражения лица.
— Что… что вы имеете в виду?
— Вы приготовили кофе, бутерброды, все очень мило, но больше всего вам хочется вмазать мне как следует.
— Нет… с чего вдруг? — В голове пронесся облик Ариадны, ее распухшие губы.
— Я читаю по лицам, понимаете. Я вижу каждого насквозь. Это часть моей работы, и я неплохо с ней справляюсь, скажу вам без ложной скромности.
С улицы донесся пронзительный женский вопль:
— Сво-о-лочь! Я тебя убью!
Ягландер не сдвинулся с места.
Женщина снова закричала. Частый стук каблуков — и снова все затихло. Ханс-Петер отодвинул в сторону тарелку, на которой лежал нетронутый бутерброд.
— Боюсь, я вас не совсем понимаю.
— Ха! Снова боитесь!
Ханс-Петер поежился.
— Объясните, о чем идет речь.
— Ваша женщина. Жюстина Дальвик. Я знаю, что вы прекрасно слышали все, что я сказал несколько минут назад. Что мы следим за ней, потому что у нее в прошлом — темные делишки. Но вы решили не слышать этого, вытеснить из памяти. Не поможет, Бергман. Как только за мной закроется дверь, вы вспомните мои слова и будете прокручивать их в голове снова и снова.
— Темные делишки? — в каком-то отупении повторил Ханс-Петер.
— Один из моих коллег следил за ней — если понимаете, о чем я. Ханс Нэстман. Хороший старый полицейский. К сожалению, уже покойный. Рак. Чума нашего времени.
Ханс-Петер безотрывно смотрел на Ягландера. Тело сделалось будто из мокрого песка — все отяжелело и словно просело.
— Что она, по-вашему, сделала? — бесцветным голосом спросил он.
— Да уж, я бы с такой кровать делить не стал.
«Постель, — растерянно подумал Ханс-Петер. — Постель, а не кровать, идиот». Вслух он произнес:
— Но что она сделала?
— Вы уверены, что хотите знать?
— Да! — почти крикнул Ханс-Петер.
— Убила человека.
Глава 26
Утро было прохладным, в воздухе пахло осенью. Йилл отстегнула велосипед и ладонью смахнула капли с седла. Приближалась трудная для навигации пора — с утренними туманами. Многие не спешили входить в канал, а бросали якорь у Борнхувуда в ожидании лучшей видимости. Кроме прочего, это означало, что лоцман вынужден был оставаться на судне долгие часы, хоть оно и находилось совсем рядом со шлюзом, где он мог бы сойти на берег и отправиться домой, чтобы успеть отдохнуть свои законные девять часов перед следующей сменой. Иногда служащим шлюза даже приходилось отправлять за лоцманом один из своих служебных катеров.