«Но стыдно мне, бывшей школьной учительнице, бывшей медсестре, выносившей с поля боя раненых не на одной войне, а прежде – изнеженной дочери сибирского миллионщика, как тогда говорили, – писать, пусть даже для себя, перескакивая с одного на другое. Наверное, стоит начать с самого начала.
Итак, было начало сентября тысяча девятьсот тринадцатого года.
Я стояла на новеньком перроне в далеком городе Красноярске, родине моего батюшки. Порывы холодного ветра пробирали до костей, а ноги в тонких ботиночках, кажется, превратились в ледышки. Я ежилась, невольно подумав, что в Москве сейчас теплее, и тут же сердилась на себя за подобные мысли. Разве можно думать о таких пустяках, когда батюшка только недавно упокоился в земле, а моя собственная судьба оказалась подвешена на волоске.
Резкий паровозный гудок показался мне сигналом Иерихонской трубы. Жирный столб дыма поднялся в воздух, а поезд натужно запыхтел, загрохотал. Даже перрон под ногами мелко-мелко завибрировал вслед за чугунной махиной.
– Ну что ты, Лизочка, – дядя обнял меня.
От него остро пахло табаком. Отец не курил – берег слабое сердце, поэтому запах дяди, к которому я за всю неделю так и не привыкла, казался чужим и опасным.
– Бедная моя сиротиночка, – он потрепал меня по плечу. – Ничего, не беспокойся, я о тебе позабочусь…»