Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник)

«Если повесишь на борта броню, это тебя не спасет, парень, – говорит он. – Прицепи хоть сорок футов стали, я все равно построю такую пушку, которая превратит ее в порошок. После первого же моего выстрела подует ветерок и твои люди задохнутся от кашля. Но! Снаряды не смогут пробить броню, которая опускается после того, как они пролетят. Ты спросишь, какой смысл в такой броне? Она не будет давать воде затекать в корпус судна. Ведь, в конце концов, для корабля это главное. Я назову это „Водонепроницаемый экран Каллингворта“. Ну, что скажешь, Манро? Меньше чем четверть миллиона за эту идею я не возьму. Опускающийся экран наподобие свертывающихся штор будет установлен по всей длине фальшборта{169}, там, где раньше крепились подвесные койки. Он будет разбит на секции шириной, скажем, в три фута. Длина каждой секции будет такой, которая позволит перекрыть корпус судна до самого киля. Дальше. Враг пробивает выстрелом корпус корабля в секции А. Тут же опускается защитная секция А. Это будет всего лишь тонкая штора, плотно прилегающая к корпусу, но этого достаточно, чтобы временно закрыть пробоину. Затем вражеский таран проламывает в корпусе секции B, C, D. Что делать? Идти ко дну? Ничего подобного. Просто опускаем B, C и D-секции „Водонепроницаемого экрана Каллингворта“. Таким же образом можно защититься и от подводных камней. Просто смешно, что до сих пор огромные корабли тонули из-за того, что еще никто не додумался до такого простого способа защиты. Эту идею можно применить и к броненосцам. Выстрел зачастую не пробивает обшивку, а деформирует ее, что и позволяет воде проникать внутрь. И снова на помощь может прийти мой щит».

Вот такое изобретение. Сейчас Каллингворт готовит модель этого устройства из корсета жены. Звучит все это правдоподобно, но, если позволить ему приходить в раж, что угодно начинает звучать правдоподобно.

Мы оба пишем романы, но, боюсь, результат этих трудов не подтвердит его теорию о том, что человеку под силу выполнить любую работу, если на то у него есть желание. Я думал, что у меня выходит довольно неплохо (я написал уже девять глав), но Каллингворт говорит, что все это уже читал раньше и что мне не хватает новизны. Мы должны писать так, чтобы захватить читателя первой же строчкой, говорит он. Очевидно, он полагает, что у него это выходит, хотя мне его сочинения кажутся совершенной галиматьей. Единственным более-менее терпимым местом во всем его романе я считаю окончание первой главы. Коварный старый баронет мошенничает на скачках. Его недавно достигший зрелости сын – наивный молодой человек, который ни о чем не догадывается. Только что получены новости с самой крупной гонки года.

«Сэр Роберт неверной походкой вошел в комнату. Губы его пересохли, лицо было мертвенно-бледным.

– Мой бедный мальчик! – слабым голосом произнес он. – Приготовься услышать худшее!

– Неужели наша лошадь пришла последней? – воскликнул молодой наследник, вскочив с кресла.

Скривившись, словно от боли, старик опустился на ковер.

– Нет, нет! – пронзительно закричал он вдруг. – Она пришла первой!»

Большая часть его текста вообще никуда не годится, и мы пришли к обоюдному согласию, что романисты из нас никудышные.

Но на этом хватит о делах домашних, которые, как ты говоришь, так тебя интересуют. Теперь я должен рассказать о той большой перемене, которая произошла в моей жизни, и о том, что ее вызвало.

Как я уже говорил, Каллингворт с каждым днем становился все мрачнее и мрачнее. Сегодня утром, когда мы шли в свои кабинеты, я вообще не смог добиться от него ни слова. Дом, как всегда, был забит людьми, но на мою долю пациентов пришлось меньше, чем обычно. Закончив с ними, я сочинил очередную главу своего романа и стал дожидаться, пока он с женой приготовится к ежедневной демонстрации проноса мешка с деньгами.

В половине четвертого они были готовы, и в коридоре раздались его шаги, через миг он с грохотом распахнул дверь в мой кабинет. Я сразу понял, что настал момент истины.

– Манро, – выкрикнул он, – эта практика летит к черту!

– То есть как? – не понял я.

– Все разваливается на мелкие кусочки, Манро. Я все просчитал и знаю, о чем говорю. Месяц назад я принимал шестьсот человек в неделю. Потом число пациентов уменьшилось до пятисот восьмидесяти, потом до пятисот семидесяти пяти, а теперь вышло пятьсот шестьдесят. Что скажешь?

– Если честно, я не вижу в этом ничего страшного, – ответил я. – Приближается лето. Люди меньше кашляют, болеют простудой и ангиной. У всех врачей в это время становится меньше пациентов.

– Все это очень хорошо, – заметил он, расхаживая по комнате, засунув руки в карманы и хмуря косматые брови. – Только я считаю, тут дело в другом.

– В чем же, по-твоему, дело?

– В тебе.

– Почему это? – изумился я.

– Ну, – сказал он, – я думаю, ты согласишься, что это довольно странное совпадение (если это совпадение, конечно), что с того дня, как на этом доме появилась вывеска с твоим именем, дела в моей практике стали идти все хуже и хуже.