О третьем из беглецов, о капитане Меле, Саймон старался не думать. Следом за ним являлись призраки: скорбная Дева Мария — расстрелянная, в пробитом пулями плаще, старец-священник в окровавленных лохмотьях, женщина с надвинутым на лоб платком, пугливо обнявшая девочку, сгоревшие дома и столбы меж ними, на которых висят десятки, сотни изуродованных тел… Крайний столб, на речном берегу, был самым высоким; на нем, прикрученный колючей проволокой, застыл дон Анхель Санчес, и выжженные его глазницы глядели на Ричарда Саймона с немым укором. Казалось, этот взгляд говорил — что же ты, парень?… Как же так?… Ты ведь не пеон, ты — боец, и твое дело — не висеть на ветке подобно червю, а вешать тех, кто вешает пеонов…
От этого взгляда Саймона начинало трясти, он корчился и метался в своем полусне, скрипя зубами и ощущая, как под ключицей простреливает болью, как жгут ожоги на шее и запястье. Еще он видел довольного Мелу: будто держит тот Шнур Доблести — его, Саймона, почетное ожерелье — и пристраивает меж костей побежденных врагов крысиные клыки. Два больших желтых клыка, позорный знак… А в небесах, на огромном, надутом теплым воздухом пузыре левиафана, летят Пономарь и Паша-крепыш, ухмыляются и кивают головами…
Зрелище это было таким нестерпимым, что Ричард Саймон застонал, дернулся и раскрыл глаза. Ветка над ним ощутимо раскачивалась, и кто-то маленький, гибкий, но сильный, копошился у него за плечами, перерезая веревку. Она шуршала, падала вниз безвольными кольцами, прямо на связку дротиков, чьи острия блестели в траве. Саймон мог бы дотронуться до них — подвесили его низко, над самой землей.
Он ощутил, что руки его свободны, и хрипло пробормотал:
— Ноабу? Ты?
— Мой, — отозвался тот, переползая к щиколоткам Саймона. — Держись! Сейчас мы упасть.
Они упали. Саймон выставил левую руку, потом перекатился на бок, стараясь не подмять под себя пигмея. Почти инстинктивно он ощупал раненое плечо. Кровь не шла, и боли он не чувствовал, зато ожоги горели так, словно шея и запястье превратились в пару хорошо пропеченных бифштексов. Но это было мелочью, пустяком, который не мог ни помешать ему, ни остановить. Он согнул руку в локте, напряг мышцы и довольно усмехнулся.
— Прож-жетор не мигать, — сказал Ноабу. — Он не мигать, мой приходить, а ты — висеть. Значит, зукк тебя обмануть! Словить Две Руки как птичка! Нехорошо! Мой верно говорить — два леопарда лучше, чем один. Но ты — упрямый леопард!
— Я — леопард с паленой шкурой, — откликнулся Саймон. — А в остальном ты прав, Ноабу. Конечно, прав… Ну, а что там с нашей девушкой?
— С твоей девушкой. Две Руки, — уточнил маленький охотник. — Девушка сидеть на дереве и плакать, бояться за тебя. Хороший девушка! Только ноги слишком длинный.
— Это ничего. Длинные ноги девушкам не помеха, — пробормотал Саймон, подбирая пару дротиков и вслед за пигмеем прячась в тень под деревьями. От них до бассейна было двадцать шагов и тридцать — до входа на станцию. Он смог бы метнуть дротик вдвое дальше. И он не боялся промахнуться.
— Зукк не знать, что мой здесь, — Ноабу коснулся его локтя сухими тонкими пальцами. — Мы идти на станция и убивать зукк? Так, как они убивать Жула Дебеза?
— Нет. Они выйдут. Они знают, что кто-то пришел. Эти башни им сказали, — Саймон вытянул дротик к ближайшей решетчатой вышке Периметра.
— Разве башни сказать про Ноабу? Может, не Ноабу ходить мимо, а зверь?
Змея? Или птица? Башни этого не знать.
— Звери и птицы их боятся и близко не ходят. Так что зукки уже догадались, что пришел человек. Сейчас они думают, что делать. Разглядят, что меня нет на дереве, выйдут. Главный зукк захочет со мной поговорить. Я ему отвечу. А после… после мы метнем дротики.
Саймон опустил ладонь на плечо Ноабу и почувствовал, что тот дрожит. Кожа пигмея была горячей и влажной, мускулы трепетали под ней тонкими, но упругими змейками.
— Тебе не приходилось убивать? — склонившись к его уху, прошептал Саймон.
— Убивать людей?
Вздохнув, Ноабу отрицательно покачал головой. Белки его широко раскрытых глаз сверкнули.
— Откуда? Мой — охотник, а люди не дичь… Правда, Данго-Данго сказать мне, что зукки — не люди…
— Не люди, — подтвердил Саймон. — И поэтому, друг, пусть твоя рука будет твердой. Дротики у тебя легкие, значит, мы должны целиться в горло или в сердце. Зукков трое, и я убью двоих — тех, что с разрядниками. Один — тощий и невысокий, другой — с широкими плечами и головой как шар. Ты их не трогай, они — моя забота. Ты кидай дротик в третьего, Ноабу. Он темнолицый, с усами и шрамом на щеке… Я думаю, он убил Жула Дебезу. Ты должен попасть ему сюда, — Саймон ткнул пальцем под нижнюю челюсть. — Если ты его не убьешь, он начнет стрелять. У него карабин, а пуля летит дальше дротика.
— Это верно, — согласился пигмей, но дрожать не перестал — видимо, от возбуждения.