Тень ветра

— Здесь списки “Тысячи и одной ночи”? Только они? — спросил Саймон, удивленно оглядывая хранилище.

— В основном. Есть и другие рукописи, персидские, индийские, мавританские и арабские. Есть “Рамаяна”, “Жизнеописание Зат аль-Химмы”, “Повесть о Сегри и Абенсеррахах, гранадских рыцарях”… Есть переводы — на русский, французский, английский, на все языки. Конечно, первоиздания. Вот, посмотри!

Абдаллах потянулся к шкафу и вытащил оттуда увесистый том. Глаза Саймона расширились в изумлении: эта книга действительно была первой из первых, хоть и не блистала тысячелетней древностью. Девятнадцатый век, первое переложение историй “Тысячи и одной ночи” на английский, сделанное сэром Ричардом Бартоном… Книга, с которой в Европу пришел Восток… Миср, Хорасан, Аравия… Таинственная сказочная Аравия…

— Последнее мое приобретение, — произнес Абдаллах, пряча драгоценность в шкаф. — Британский музей расстался с одним из трех своих экземпляров… Не по собственному желанию, должен признаться, но на все воля Аллаха! Однако пойдем дальше, Ришад. Здесь не сокровищница, а лишь преддверие к ней.

Через пару минут они очутились в этой сокровищнице, и Саймон, потрясенный, застыл у порога с приоткрытым ртом. Его изумили не собранные тут богатства; он был равнодушен к деньгам, хотя любил хорошие вещи и мог их себе позволить — ЦРУ не экономило на своих агентах. Недавно он приобрел коттедж вблизи Грин Ривер и оборудовал его — при активном содействии дивизиона своих приятельниц и Дейва Уокера, обладавшего, как все техасцы, немалой практической сметкой. Теперь у Саймона был дом, пусть не блиставший роскошью, как дворец эмира, но вполне пристойный, и даже с собственным кордебалетом из тех же самых многочисленных подружек. Так что сейчас изумило его не богатство, не груды сокровищ и не сияние золота; он был потрясен, а потрясла его красота.

Перед ним простирался гигантский грот; своды его уходили ввысь метров на сорок, главная пещера была двухсотметровой ширины, и к ней со всех сторон примыкали глубокие ниши, отделанные и обставленные в виде дворцовых покоев, пестревших мрамором и яшмой, пышными яркими коврами, радугой многоцветных изразцов, резной драгоценной мебелью, бронзой, серебром и хрусталем. Тут был черный конь из дерева, в сбруе с серебряными бляшками, подставки из сандала, на которых покоились книги в резных переплетах, стеклянные и фарфоровые кальяны, сиденья из слоновой кости, изогнутые клинки и кинжалы, развешанные на коврах, ларцы с откинутыми крышками, полные древних монет, сияющих диадем, и браслетов, большая золоченая статуя четырехрукого Шивы с трезубцем и топором, смутно напомнившая Саймону Наставника Чочингу, множество огромных расписных кувшинов — вероятно, тех самых, где прятались разбойники, желая попасть в дом Али-Бабы. Тут был мавританский всадник в полном вооружении на. огненноглазом скакуне, арабские и персидские воины, пешие и конные, целый верблюжий караван — с погонщиками и купцами, с рабынями, что выглядывали из больших плетеных корзин, с тюками тканей, связками слоновых клыков, серебряной посудой и другим бесценным скарбом. Тут были миниатюрные копии каких-то дворцов, замков и башен — деревянные, каменные, металлические и костяные; тут был участок невольничьего рынка, где продавали мускулистых черных эфиопов и гибких обнаженных персиянок; тут была темница, в которой Гарун арРашид, в великолепных одеждах, и Масрур, с кривым блистающим мечом, с пристрастием допрашивали злого чародея из Магри-ба; тут в темных углах маячили мохнатые фигуры джиннов и призывно улыбалась кроваво-алым ртом нагая девушка-сук-куб.

Но все затмевал корабль. Довольно большой, двухмачтовый, с резным носом и причудливой башенкой на корме, он высился посреди зала, под ярким светом потолочных люстр; паруса его были свернуты, с синих бортов свисали ковры, на палубу вела крутая лесенка, а перед ней, будто собираясь спуститься на берег, стоял смуглый горбоносый араб, в чалме с изумрудным аграфом, с кривой саблей за кушаком и полуразвернутой картой в левой руке. Карта была древней; возможно, ее начертал еще сам Пири Рейс.

Саймон молча разглядывал все эти диковинки и чудеса, застывшие сказочным узором, этот овеществленный и зримый мир историй Шахразады. Абдаллах тоже молчал, явно наслаждаясь изумлением спутника; его синие глаза поблескивали, на губах блуждала загадочная улыбка предвкушения — будто среди всех сокровищ, собранных в пещере Али-Бабы, было что-то еще, совсем уж невероятное, способное не просто удивить, а повергнуть гостя в полный транс. Или в летаргический сон, как зачарованную принцессу.

Наконец он подхватил Саймона под руку и деликатно потянул вперед.

— Пойдем, сын мой. На эти чудеса можно взирать день, месяц или год, но среди прекрасного найдется прекраснейшее, среди достойного — достойнейшее. Вот таким предметам стоит уделить побольше времени. Пойдем! — Они медленно двинулись в глубь пещеры, и эмир продолжил: