Тень ветра

Я взял ее руку и поцеловал ее в темноте.

— Это ты меня прости.

Наметившаяся было мелодрама рассыпалась в прах, едва в дверях появилась Бернарда. Хоть она и была пьяна, но заметила, что я без одежды, весь мокрый, в темной комнате подношу к губам руку Клары.

— Господи боже мой, сеньорито Даниель, как вам не стыдно! Иисус и святые угодники! Есть же люди, которых собственный горький опыт не учит!

Бернарда в растерянности отпрянула от меня, и мне оставалось надеяться только на то, что, когда действие коньячных паров схлынет, увиденное покажется Бернарде сном. Клара отступила на несколько шагов и протянула мне стопку одежды, которую принесла под мышкой.

— Надень, это дядин костюм, времен его молодости. Дядя говорит, что ты здорово вырос, и теперь он тебе подойдет. Одевайся, я ухожу. Мне не следовало входить без стука.

Я взял одежду: белье, теплое и приятно пахнущее, розовую хлопчатобумажную рубашку, носки, жилет, брюки и пиджак. Зеркало отразило типичного коммивояжера, только что без его неизменного оружия — улыбки.

На кухне я застал доктора Солдевила, который на секунду выглянул, чтобы рассказать собравшимся о самочувствии Фермина.

— Худшее позади, — объявил он. — Нет поводов для беспокойства. На вид все всегда серьезней, чем на деле. У вашего друга сломана левая рука и пара ребер, выбито три зуба, множество синяков, порезов и ушибов, но, к счастью, ни внутреннего кровотечения, ни сотрясения мозга. Он носил под одеждой свернутые газеты, для тепла и, как сам выразился, для придания силуэту мужественности, и они смягчили удары. Недавно наш пациент ненадолго пришел в сознание и просил вам передать, что чувствует себя как двадцатилетний и не отказался бы от бутерброда с кровяной колбасой и чесночным соусом, шоколадки и лимонных карамелек «Сугус». В принципе я не возражаю, но для начала все же лучше сок, йогурт и немного вареного риса. Кроме того, в доказательство своего прекрасного состояния и присутствия духа, пациент передает вам, что, когда сестра Ампарито накладывала ему шов на бедро, у него была прямо-таки юношеская эрекция.

— Он такой мужественный, — извиняющимся тоном прошептала Бернарда, а я спросил:

— Когда нам можно к нему?

— Лучше не сейчас, наверное, к утру. Ему нужно отдохнуть, а завтра я хотел бы отвезти его в больницу, сделать на всякий случай энцефалограмму. Но вообще-то я уверен, что сеньор Ромеро де Торрес будет как новенький через несколько дней. Судя по шрамам и отметинам на его теле, он бывал и в худших переделках и все-таки благополучно их пережил. Если вам нужна копия заключения для заявления в полицию…

— Нет, не нужна, — прервал я.

— Молодой человек, я вас предупреждаю, что все это очень серьезно, и полицию надо известить непременно.

Барсело настороженно посмотрел на меня. Я глянул на него в ответ, он кивнул и обратился к доктору:

— Всему свое время, доктор, не волнуйтесь. Сейчас важно, чтобы с ним все было в порядке. А заявление я подам сам, завтра, прямо с утра. Даже у властей должно быть право на чуточку ночного сна и покоя.

Доктору явно не нравилось мое желание обойтись без полиции, но когда Барсело взял на себя ответственность, он пожал плечами и вернулся к больному. Как только он ушел, Барсело подал мне знак, чтобы я следовал за ним в кабинет. Бернарда, немного успокоенная бренди, все еще испуганно вздыхала.

— Бернарда, займитесь чем-нибудь. Сделайте, скажем, кофе, и покрепче.

— Да, сеньор. Сейчас.

Вслед за Барсело я зашел в его комнату, где высились колонны книг и бумаг. Где-то неподалеку дребезжало пианино. Клара играла неуверенно, не попадала в ритм; уроки маэстро Нери явно не пошли впрок, по крайней мере в том, что касалось музыки. Барсело предложил мне сесть и стал набивать трубку.

— Я позвонил твоему отцу и сказал, что с Фермином случилась небольшая неприятность и ты привез его сюда.

— Он поверил?

— Не думаю.

— Угу.

Он вдруг зажег трубку и откинулся назад в кресле, наслаждаясь своим мефистофельским видом. Где-то в дальних комнатах Клара мучала Дебюсси. Барсело поднял глаза к потолку. Я спросил:

— Что сталось с учителем музыки?

— Я его уволил. Злоупотребление служебным положением.

— Угу.

— А тебя-то случайно не избили за компанию? Говоришь как-то односложно, в детстве был разговорчивее.

Дверь кабинета открылась, вошла Бернарда с подносом, на котором дымились две чашки и стояла сахарница. Ее пошатывало, и я прикинул, насколько велика вероятность, что меня окатят обжигающим кофе.

— Разрешите. Не желаете ли добавить чуть-чуть бренди?

— По-моему, бутылке «Лепанто» сегодня уже досталось. И вы тоже, Бернарда, идите спать. Мы с Даниелем не будем ложиться на случай, если что-то понадобится. Раз уж Фермин в вашей комнате, можете лечь в моей спальне.

— Ой, сеньор, ни в коем случае!

— Это приказ, и не спорьте. Чтобы через пять минут вы уже спали.

— Но, сеньор…

— Бернарда, пусть это будет моим подарком к Рождеству.

— Как прикажете, сеньор Барсело. Но я лягу поверх одеяла, не хватало еще…

Барсело дождался ее ухода, кинул в кофе семь кусочков сахара, размешал и хитро улыбнулся сквозь дым голландского табака: