Тень ветра

— Нурии Монфорт? — спросил Фермин Барсело с наслаждением облизнулся:

— Ах, там еще и не одна? Просто какое-то похищение из сераля[ 85].

— В присутствии моей невесты попрошу говорить о таких вещах потише.

— У вашей невесты в крови полбутылки бренди «Лепанто». Ее сейчас из пушек не разбудишь. Ну же, пусть Даниель расскажет остальное. Три головы лучше, чем две, особенно если третья — моя.

Фермин, несмотря на повязки, попытался пожать плечами.

— Я не возражаю, Даниель, решайте сами.

Смирившись с тем, что дон Густаво Барсело оказался с нами в одной лодке, я довел рассказ до момента, когда Фумеро со своими людьми встретили нас на улице Монкада несколько часов назад. Когда я закончил, Барсело встал и принялся расхаживать по комнате, размышляя. Мы с Фермином осторожно наблюдали за ним, а Бернарда храпела, как бычок.

— Девочка моя, — умиленно шепнул Фермин.

— Тут много интересного, — сказал, наконец, букинист. — Ясно, что инспектор Фумеро завяз здесь по самые уши, вот только как и почему — не могу уловить. С другой стороны, эта женщина…

— Нурия Монфорт.

— Да, вот еще тема: Хулиан Каракс возвращается в Барселону, и его тут убивают через месяц, причем до этого никто его ни разу не встретил. Ясно, что та женщина врет, особенно насчет времени.

— Я об этом и говорю с самого начала, — сказал Фермин. — Но ведь у нас тут горячая юность, которая ничего видеть не желает.

— Кто бы говорил. Тоже мне, Святой Хуан де ла Крус[ 86].

— Стоп. Давайте успокоимся и обратимся к фактам. Кое-что в рассказе Даниеля кажется мне еще более странным, чем все остальное, и речь здесь не о чем-то эдаком, а об обычной и с виду банальной детали.

— Просветите нас, дон Густаво.

— Отец Каракса отказался опознавать тело Хулиана, сказав, что у него нет сына. Это очень странно, даже противоестественно. Ни один отец в мире так не скажет. Неважно, что между ними было при жизни, перед лицом смерти всякий становится сентиментальным. Стоя у гроба, мы видим только хорошее и то, что хотим видеть.

— Какие слова, дон Густаво, — вставил Фермин. — Можно, я возьму их на вооружение?

— Из всякого правила есть исключения, — возразил я. — Насколько нам известно, сеньор Фортунь был человеком весьма странным.

— Все, что мы о нем знаем, это сплетни из третьих рук, — сказал Барсело. — Когда все в один голос называют кого-то чудовищем, тут одно из двух: он либо святой, либо о нем не говорят и половины того, что есть на самом деле.

— Признайтесь, вы почему-то сразу полюбили этого шляпника, видать, за скудоумие.

— При всем уважении к профессии, когда репутация негодяя подтверждена только консьержкой, я неизбежно начинаю в ней сомневаться.

— Если следовать вашим правилам, то вообще ничему нельзя доверять. У нас вся информация из третьих рук, и даже из четвертых. И не только от консьержек.

— Не верь тому, кто верит всем, — заявил Барсело.

— Нынче вечером вы явно в ударе, дон Густаво, — похвалил Фермин. — Перлы так и сыплются. Мне бы ваш ясный ум.

— Тут бесспорно только одно: вам нужна моя помощь в том, что касается организаци и, возможно, финансов. Конечно, если вы собираетесь покончить с этим делом до того, как инспектор Фумеро поселит вас в камере-люкс в Сан-Себас. Фермин, так вы со мной?

— Я — как Даниель. Велит он мне, так я в младенца Иисуса наряжусь.

— Даниель, что скажешь?

— Вы сами все сказали. Что предлагаете?

— Мой план таков: пока Фермин отдыхает, тебе, Даниель, наверное, стоит навестить сеньору Нурию Монфорт и выложить перед ней все карты. Ты, мол, в курсе, что она лжет и что-то скрывает, а дальше будет видно из разговора.

— И чего мы этим добьемся?

— Посмотрим, как она отреагирует. Может, ничего и не скажет. Или снова соврет. Важно, так сказать, вонзить бандерилью в быка, правда, в нашем случае речь идет о телочке (надо же, какой убийственный образ!), и посмотреть, куда она нас выведет. Вот тогда вы и вмешаетесь, Фермин. Даниель повесит кошке на шею колокольчик[ 87], а вы понаблюдаете и, как только она проглотит наживку, последуете за ней по пятам.

— Может, она никуда и не пойдет, — возразил я.

— Вот Фома неверующий! Пойдет. Рано или поздно — пойдет. И что-то мне подсказывает, что в этом случае скорее рано, чем поздно. Я исхожу из особенностей женской психологии.

— А вы тем временем чем займетесь, доктор Фрейд? — спросил я.

— Это мое дело. Со временем узнаешь и скажешь спасибо.

Я взглянул на Фермина в поисках поддержки, но тот уже спал, обняв Бернарду, и не слышал триумфальной речи Барсело. Голова его покоилась на ее плече, а с уголка губ тянулась слюнка, как у сладко спящего ребенка. Бернарда издавала глубокий гулкий храп.

— Хоть бы с этим у нее все было хорошо, — прошептал Барсело.

— Фермин — замечательный человек, — уверил я его.

— Должно быть, так, ведь не внешностью же он ее покорил. Ладно, пойдем.

Мы погасили свет и осторожно вышли, прикрыв за собой дверь и оставив голубков в объятиях Морфея. Мне показалось, что первые лучи солнца осветили окна галереи в конце коридора.