Тень власти

– Вижу, что это предложение не соблазняет вас, но я не буду отчаиваться. Я, конечно, не придаю своим словам серьезного значения, понимая, что, если у меня в доме такая красавица, как Марион, то ни один мужчина не будет меня слушать. – Почему бы вам не жениться на ней? Она молода, красива и обязана вам своей жизнью. Что вам еще нужно? Я уверена, что она неравнодушна к вам, ибо с каждым днем она становится все бледнее и бледнее. Чего же вы ждете? Это даже нехорошо по отношению к ней. Правда, она небогата. Если бы не это, барон ван Гульст давно бы посватался к ней, но у него у самого нет ничего. А вы можете взять и бедную жену. Кроме вашего личного состояния, вы получаете еще и очень значительное состояние ван дер Веерена. Если препятствие только в ее бедности и если вы не принимаете серьезно моих слов, то я готова сделать что-нибудь для нее. Вы должны сами назначить сумму, лишь бы только осталось что-нибудь мне самой.

Чтобы вопрос об этих проклятых деньгах когда-нибудь осквернил мои уста! Это напомнило мне о дне, который крепко засел в моей памяти и в который я едва не сошел с ума. Кроме того, мне показалось, что в соседней комнате мелькнула чья-то тень. Я готов был задушить эту фру Терборг.

Я поднялся разъяренный и сказал:

– Мне кажется, что мы совершенно не понимаем друг друга, сударыня. Вы, кажется, не допускаете мысли, что деньги далеко не все и что дворянин думает иначе, чем торговец. Я не знаю, будет ли мне суждено когда-нибудь назвать де Бреголль своею, – ибо я далеко не так уверен в ее чувствах ко мне, как вы, – но если бы настал день, когда я сделаю ей предложение, то ее бедность сделала бы ее для меня еще привлекательнее. Впрочем, вы можете успокоиться на этот счет: скоро она будет достаточно богата. А теперь на прощанье позвольте мне дать вам один совет: прежде чем говорить, разбирайте, с кем вы имеете дело.

Я поклонился и вышел. Мне кажется, она перепугалась в первый раз в жизни: она побледнела и не сказала ни слова в ответ – вещь неслыханная и необычная для фру Терборг.

Для меня было ясно, в чем дело. Ей хотелось сделаться графиней ван Огинен, супругой губернатора Гуды. Видя, что это ей не удается, она готова была уступить эту честь донне Марион, отчасти для того, чтобы прикрыть собственное отступление, отчасти и потому, что донна Марион была ее племянницей.

Я вернулся домой в раздражении.

Если тень, которую я видел в соседней комнате, принадлежала донне Марион, то прощай тогда надежды, расцветшие было с наступлением весны! Бедная Марион! Что она должна была чувствовать в эти минуты!

1 июля.

Со времени моего злосчастного визита к фру Терборг я видел Марион раза два. Ее обращение со мной было такое же, как всегда, – спокойное и приветливое с легким оттенком холодности. Сегодня вечером я встретил ее у ван Сильтов. Было уже поздно, и комнаты были полны гостей. Медленно продвигаясь вперед, бросая слова направо и налево, я услышал громкие голоса и смех, доносившийся из соседней комнаты. Мне показалось, что я узнал голос донны Марион, которая полушутя, полусердито протестовала против чего-то.

Это меня заинтересовало. Дойдя до соседней комнаты, я очутился перед небольшой, но плотной кучкой. Все стояли спиной ко мне. Пока они, смеясь и крича, протискивались вперед и отходили, мне удалось заметить донну Марион, которая стояла в самой середине. Здесь же был и барон ван Гульст. Он случайно повернулся и посторонился, пропуская меня. Я прошел вперед и в это время услышал голос фру Терборг, которая кричала:

– Чего вы испугались, барон ван Гульст? Неужели ваш пыл прошел так скоро?

– Я испугался прибытия господина губернатора, – ответил он.

– А, господин губернатор! Он явился как раз вовремя. Вот твой спаситель, Марион!

В эту минуту я был уже в центре группы. Передо мной стояла донна Марион. Какой-то молодой человек, которого я, кажется, не встречал раньше, держал ее за руку, а она старалась оттолкнуть его от себя другой, свободной рукой. Она улыбалась, а вместе с тем лицо ее выражало и неудовольствие.

– Идите и предъявите ваши права, – кричала фру Терборг.

– Попрошу вас прежде всего осведомить меня об этих правах. Признаюсь, я ничего пока не понимаю.

– Мы сейчас просветим вас. Этот молодой человек – Бийс. Он был со своим отцом в Англии и привез оттуда чрезвычайно милый обычай. В канун Рождества там на потолке вешается ветка омелы, как это сделано и здесь.

Я взглянул вверх и увидел, что над головой донны Марион висит ветка, которую я сначала не заметил. Я начинал понимать, в чем дело, хотя и не вполне: какое отношение имеет рождественский обычай к первому июля?