Тень за правым плечом

— Это такое известное место в Италии, недалеко от Неаполя. Большая пещера, в которой где-то внутри есть источник смертельно опасного газа. То есть на самом-то деле он не слишком опасен, только в нем концентрация углекислоты, которую мы выдыхаем, сильно выше, чем в воздухе. Углекислый газ тяжелее, так что он скапливается у поверхности земли. Но лаз устроен так, что ему до определенного уровня некуда деваться. И в результате человек, пока стоит на ногах, может там находиться сколько угодно. А вот собака умирает через несколько минут от удушья. Ну и естественно, если человек сядет или ляжет, будет с ним то же самое — газ без вкуса и запаха. Так вот, думаю, что здесь было что-то в этом роде, и мы слегка поотравились, пока копали: Маше полегче, поскольку она отходила выбрасывать землю и могла отдышаться, а я в яме стоял без перерыва. Уже утром мы наконец пробили дыру, я еще, помню, крикнул как идиот: «Выходите!» Никто, конечно, не вышел, только скопившийся воздух эдак хлопнул по-особенному: похоже, закупорены они там были лет сто, а то и больше. Тогда здесь все выглядело немного по-другому. А потом я нашел поляну с костями.

На этих словах он поднес свечу поближе к моему лицу, как будто ожидая, как я отреагирую. Годы среди людей научили меня, что для беседы с ними нет лучше выражения лица, чем понимающая печальная полуулыбка: тогда собеседник, сочтя вас тонко чувствующим существом, продолжит излагать свое наболевшее. Здесь я даже сочла возможным слегка покачать головой, как бы приговаривая «ну и ну» или «да что вы говорите», сама же пытаясь в это время сообразить, чего, собственно, он от меня хочет. Все эти подземелья замка Мадзини были довольно любопытны, но во мне крепло ощущение, что доктор принимает меня за кого-то другого. Впрочем, не думаю, что мне бы очень понравилось, если бы он принимал меня за то, что я на самом деле есть.

— Здесь у нас вся жизнь, по сути, теплится вдоль реки. Зимой и летом это главная местная дорога: в принципе можно идти и по берегу, там натоптанная тропа, но вот отдаляться в сторону мало кто решается, да и зачем? Все равно человеку нужна вода, и все равно проще всего не сбиться с дороги, следуя вдоль воды, тем более что Сухона здесь течет прямо, не виляет. Поэтому в местах, отстоящих от нее на несколько миль, люди уже почти не бывают. Этой весной я случайно забрел в одно такое место: тут недалеко начинается болото, которое тянется бог знает куда, там ни дорог, ни жилья, ничего. Вдоль границ этого болота мы довольно часто бываем — собираем клюкву, например. Но тут я случайно увидел остатки древней гати: бревна за это время успели истлеть, хотя и не полностью, но главное, чего я не мог понять, это зачем было тут ее мостить, все равно за ней ничего нет — Большое Ничего, как говорили у нас в Париже. Ну и я, конечно, выломал что-то вроде посоха и решил по ней немного пройти. Уж не знаю, что я там ожидал увидеть, но точно не это. Сначала она вела по долгому редколесью, потом, когда я уже готов был повернуть назад, впереди показался большой сосновый бор. Это было странно: сосна у нас вообще встречается довольно редко, а на болоте и вовсе не растет. Оказалось, что посередине болота сто-ит что-то вроде каменного острова правильной формы: весь он порос сосняком, а на самой его середине была ровная круглая площадка. Вероятно, когда-то тут жили местные племена, русские индейцы, какая-нибудь белоглазая чудь, о которой столько сохранилось рассказов и которую никто не видел. Здесь не было ни разрушенных зданий, ни землянок, ничего — но вся поляна была покрыта человеческими костями и черепами. Сначала я не понял, в чем дело: мне показалось, что они разбросаны просто так, в беспорядке, как будто смерть застала здесь большую группу людей, вроде как в Геркулануме. Но, внимательно рассмотрев, я понял, что из костей были сложены большие знаки, вроде букв, но не нашего алфавита и не латиницы, а какие-то иероглифы. Как вы понимаете, Серафима Ильинична, я человек не слишком пугливый: такие обычно в медицину не идут, а кто идет, тот отсеивается после первого занятия в анатомическом театре. Но тут меня охватил какой-то древний ужас, что-то совершенно первобытное. Умом я понимал, что бояться надо не мертвых, а живых и что последний живой исчез отсюда триста лет назад, но вот знаете чувство, про которое англичане говорят «кто-то прошел по моей могиле»? Я чувствовал себя так, как будто сам стою на чьей-то могиле и одновременно кто-то другой стоит на моей, — и все это в одну и ту же секунду.