Тень за правым плечом

Выяснилось, что в Вологодской губернии среди обычных страшилок про банника, гуменника и петушиное яйцо бытует история про черного монаха. Давным-давно в одном из здешних монастырей, чуть ли не в том самом, на развалинах которого мы сейчас находились, жил некий старец, известный своим благочестием. Этим он сильно отличался от остальной братии, которая, напротив, несмотря на уединенное положение монастыря и неприветливую северную природу, умудрялась находить себе всякие развлечения, по монашескому уставу неблагословляемые, а иногда и просто воспрещенные, причем вся эта изнеженность нравов совершалась с ведома, а порой и при участии самого о. игумена. Бедный этот монашек, который по ветхости деньми не мог уже выйти из обители и удалиться куда-нибудь в уединенный скит, пытался в меру своих сил, к неудовольствию других монахов, с этими безобразиями бороться, и часто бывал за это гоним, а иногда даже и бит. Несмотря на это, регулярно во время какого-нибудь особенно скверного в нравственном смысле пиршества его темная фигура с громовым «покайтесь, порождения ехидины» выступала из дальних углов, приводя пирующую братию в замешательство, а порой присутствовавших там мирянок — в полное оцепенение. Наконец, когда Господь призвал несчастного о. Нектария к себе, другие монахи вздохнули с облегчением и, отпев его и похоронив, решили отметить долгожданное освобождение лукулло-вым пиршеством. И вот, когда все они, а также заранее приглашенные Фамари и Гомари, сидели за столом и, утолив первый голод и жажду, затянули было веселую песню, через незапертую дверь бесшумно влетела темная фигура покойного монаха в развевающейся ризе, и громовое «покайтесь» огласило каменную залу… С тех пор он так и странствует в этих краях, вступаясь за сирот и вдов, а сугубых грешников иногда строго наказывая.

— В наших местах, — заканчивал рассказ Шленский, — ему иногда, как домовому, оставляют немножко еды, чтобы задобрить, особенно на Пасху: кусочек кулича, рюмочку вина. Дикость, конечно.

Он пожал плечами.

— Из чего мы делаем вывод, что отца Максима в дежурство лучше не посылать, — сказал Рундальцов. — А палили-то вы, кстати, зачем?

— Хотел заставить его вернуться, — сокрушенно проговорил Шленский. — В азарте был.

— И что бы вы с ним делали, если бы он вернулся? Расстреляли на берегу за суеверие?

— Не знаю, Лев Львович, — неожиданно миролюбиво отвечал его собеседник. — Но готов идти на берег первым, чтобы искупить свою вину.

15

Шансов на то, что именно в светлое время суток мимо будет проходить пароход, который, завидев наших спутников, послушно остановится и вышлет шлюпку, было совсем немного, но человеку ведь вообще свойственно верить в странное. Игрок в казино раз за разом ставит на 29; молодой поэт изводит все свои скромные доходы на конверты и марки, рассылая плоды своей трепетной музы по редакциям; несчастная жертва кораблекрушения запечатывает письмо в бутылке, а перезревшая красавица изливает душу «привлекательному холостяку, предъявителю кредитного билета такого-то, желающему познакомиться с молодой девушкой без вредных привычек на предмет создания семьи». Каждого из них предшествующая жизнь приучила к здравомыслию, так что им ничего не стоит заглянуть в эпилог собственного романа: выстрел в висок на террасе казино в Монте-Карло, там, где пахнет кошками и лимоном и слышен шум прибоя, беснующегося далеко внизу; тетрадь беловиков, идущая на оклейку стен под обои; выбеленная тропическим солнцем кучка костей; растерянно-надменная морда подлого визави с гаерскими усиками, не могущего скрыть разочарования при первой и единственной встрече. Вера человека в лучшее неистребима — и, чтобы поддержать ее, специальный небесный департамент, ведающий случайностями, иногда посылает бедняжкам крошки с барского стола.