Тень за правым плечом

Настигла я беглянку только минут через сорок, уже в конце Леонтьевской набережной — и, кажется, вовремя: она явно прикидывала, как бы перебраться через реку в отсутствии моста. Лед встал буквально два-три дня назад, прямо перед нашим берегом виднелись большие зажоры, так что, скорее всего, эта попытка окончилась бы катастрофой. Уже потом я сообразила, что прямо напротив, за скудными рядами давно облетевших берез, находится кладбище, на котором мы похоронили Льва Львовича, — может быть, его одинокая могила, на которой, должно быть, довяли уже принесенные нами венки (Клавдия, ревнительница традиций, настояла, чтобы все цветы были непременно живыми: задача почти непосильная по тому времени), служила для нее точкой притяжения. Я подбежала к ней, окликая — но, между прочим, отметив про себя, что одета она вполне прилично: по апатии, снедавшей ее последние недели, я не удивилась бы, обнаружив у нее на одной ноге ботинок, а на другой сапожок. Она повернулась ко мне — и меня поразил ее совершенно живой разумный взгляд, сменивший ватную муть, кутавшую его все последнее время. «Да, Серафима Ильинична? — спро-сила она меня участливо, будто я попросила скостить мне месячную плату за комнату. — Кстати, должна предупредить, — продолжала она, не дав мне вставить и слова, — я вынуждена буду в ближайшее время расторгнуть наше соглашение — мы с дочерью переезжаем в Петербург».

У русских есть пословица про бабушку и трагика Юрьева из Александринского театра: не понимаю, в чем там соль, но произносится она в момент, когда одна докука сменяется другой, еще горшей. Не могу сказать, что Мамарина, пребывавшая в полной расслабленности, особенно была мне по душе, но, по крайней мере, до того самого утра трудностей с ней было немного. Но сейчас, внезапно излечившись — от прогулки по морозцу или от какого-то таинственного перебоя в ее кудлатой рыжей голове, — она перешла в новую стадию, которая нравилась мне куда меньше. Пока мы шли домой — причем она двигалась таким широким шагом, что мне приходилось чуть ли не семенить за ней, — я выяснила, что она прекрасно помнила все трагические события, за исключением последних недель — как будто она легла спать в день после похорон Льва Львовича и проснулась только сегодня. Единственный раз мне понадобилось потянуть ее за рукав, чтобы обойти угол, на котором, вероятно, еще лежал наказанный бродяга, — и то она упиралась, так что мне пришлось вкратце пересказать бывшую там сцену (причем она мне, кажется, еще и не поверила). Откуда взялась решимость относительно петербургской поездки и что она, собственно, собиралась там делать, я так и не смогла выяснить. Отвечала она отрывисто, как-то по-особенному хмурясь (этой манеры я у нее еще не видела) и явно раздражаясь: из отдельных реплик я поняла, что она хочет найти там некую управу на убийц Льва Львовича, чтобы непременно их наказать.

Мне эта мысль с самого начала представлялась совершенно химерической. Скорее всего, в Петербурге не имеют даже отдаленного представления о том, что происходит здесь, — не говоря уже о том, что все эти спонтанные казни явно не согласовывались ни с какими вышестоящими народными депутатами, или как они себя называют. Если уж действительно была охота вершить собственное ветхозаветное правосудие, проще было попробовать через Шленского выяснить имена тех, кто участвовал в пародии на суд и непосредственно входил в расстрельную команду. После этого оставалось ангажировать кого-нибудь из передового класса, вроде моего бородатого обидчика, чтобы тот прирезал их по одному или, если угодно, доставил нам связанными. Все это я, стараясь несколько смягчать краски, сообщила Мамариной, которая осталась к доводам разума совершенно равнодушна, а только дополнительно озлилась. Поскольку последние недели я следила за ее ребенком и кипятила воду, чтобы стирать ее исподнее, мне эта реакция показалась слегка неуместной, но, понятное дело, спорить с ней я не могла: если бы она отказала мне от дома и самостоятельно отправилась в Петербург вместе со Стейси, мне пришлось бы следовать за ними тайком, что сильно осложнило бы дело. Я даже не могла особенно расспрашивать о деталях предстоящей поездки: нужно было выбрать удобное время, чтобы сообщить о своем намерении их сопровождать (предлог для чего мне еще предстояло изобрести).