Тень замка Килтон

Лера тряхнула головой влево и вправо, разметав волосы змеями по плечам. Перенесла вес с одной ноги на другую, словно проверяя, вернулись ли силы, и тут же пустилась в совершенно дикую пляску, напоминающую ритуальные танцы африканских племен. Ее тело подскакивало, изгибалось в прыжках, падало и снова взлетало подобно языкам пламени. С точки зрения эстетики эта хореография была ужасна, но сама танцовщица ловила такие космические ощущения свободы, сексуальности и откровения, что ей было все равно, как это выглядит со стороны. Каждую клетку ее тела ежесекундно пронзало счастье, одурь полета, затяжной оргазм. Хотелось кричать, чтобы дать телу абсолютную возможность самовыражения. Из груди вырвался животный крик наслаждения и кто-то там, над морем, начал вторить ему так же громко и пронзительно. В эту же секунду Лера, разбуженная собственным стоном, открыла глаза.

За окном, на крыше соседнего коттеджа, сидела огромная белая чайка и широко раскрыв рот приветствовала новый день.

***

“Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее!”

Эта фраза из любимой книжки почему-то каждый раз приходила Лере на ум во время, как ни странно, неспешных прогулок по кривым улочкам Стэйфса.

Намного уместнее она бы звучала в Москве – там жизнь обязывала становиться  стремительной в мыслях и действиях. Столица не выносит лентяев и даже мечтателем здесь надо оставаться с осторожностью. Большие расстояния, повышенные скорости. Не успел в одном месте – считай, весь день можно вычеркивать и переписывать дела заново в следующей графе. Затягивает, словно в водоворот.

В мегаполисе Лера врубала максималки с самого утра. Перебрав текучку в офисе, ехала на точки, встречалась с подрядчиками или моталась через весь город по личным распоряжениям начальника отдела или самого владельца бизнеса. Весь день в непрерывном движении, а главное – в страхе не успеть.

Доходило до того, что она не могла расслабиться, даже вернувшись поздно вечером в свою квартиру. Все казалось, сейчас позвонят с работы и снова куда-нибудь дернут. Нередко, кстати, так оно и случалось.

В Стэйфсе первое время ей становилось даже жутко, как если бы однажды она проснулась в постапокалиптическом городе. Развалин и погромов, конечно, здесь не было. Наоборот, теснившиеся по склонам утесов домики с тщательно выметенными крылечками и ухоженными клумбами умиляли своей почти кукольной аккуратностью. Но  жизнь за их дверями, казалось, замерла, а то и вовсе покинула этот крохотный кусочек острова, который сам потерялся в туманах и облаках.

Ко всему Лера переехала в Англию поздней осенью, когда туристический сезон закончился, и улицы маленькой деревеньки с рыбацким прошлым в прямом смысле опустели.

Всего по подножию утеса было раскидано около трех сотен коттеджей. Но семьи, живущие в деревне постоянно, занимали от силы двадцать-тридцать домов. Остальные давно были выкуплены состоятельными южанами и использовались в качестве северных “дач” или сдавались туристам.

Осенью в деревне слышно было только чаек, да и те потихоньку оставляли насиженные утесы и перелетали на своеобразное зимовье – поближе к промышленным свалкам. Машины спускались вниз редко. Маленькие кафе и магазинчики сувениров открывались только по выходным. В будние же дни можно было пройти через всю главную улицу до самой набережной, гулко считая отшлифованные дождями и каблуками булыжники, и не встретить ни одной живой души.

Поначалу эта тишина давила на уши. А отсутствие обязательных дел, плана и отчетности вызывало у Леры внутреннюю тревогу, словно сейчас она упустит что-то важное, а потом никогда в жизни уже не наверстает. И прощай, квартальная премия и очередное формальное повышение в масштабах одного и того же отдела как критерий успешной жизни.

Но постепенно Лера осознала и приняла тот факт, что больше ни на кого не работает, что не нужно просыпаться по будильнику, спешно принимать душ и выпрыгивать в наполненную гудками машин и скрежетом тормозов улицу, чтобы закрутиться сумасшедшей белкой до позднего вечера. Фантомные боли столичной жизни потихоньку отпустили, предоставив Леру саму себе в этом тягучем безвременье.

Большую часть свободного времени, которое теперь составляло весь ее день целиком, она просто слонялась по окрестностям, оттачивая навык никуда не спешить, словно бы училась этому заново. И в такие моменты культовая фраза Чеширского кота вдруг всплывала тонкой иронией. И Лера все не могла понять, то ли благодаря английской размерности она наконец осознала бессмысленность московской гонки, а то ли в действительности тоскует по ней. Ведь на фоне остановившегося в мощеных переулках времени ей все больше начинало казаться, что и ее собственная жизнь здесь тоже замерла.

Она петляла по многоуровневым переулкам Стэйфса и представляла, что вдруг очутилась за кулисами огромного театра, в котором выходной день и никого нет.  Деревня и правда напоминала декорации к красивому историческому фильму. Или музей под открытым небом, которым, по факту, и являлась.