Тень земли

— Солнце, — подтвердил Саймон. — Солнце, огонь, жар, жизнь. Слева. Запомни это. Что справа?

— Нож…

— Какого он цвета? Что напоминает?

— Серебристого, — покорно ответила она. — Похож на зеркало, на ручей, на дорожку лунного света в темной воде…

Саймон кивнул:

— Верно. Запомни: справа — луна, холод, сон, покой… Теперь не шевелись, расслабь мышцы, и пусть двигаются только твои глаза. Смотри на солнце, потом — на клинок-луну и повторяй про себя: жар, холод, огонь, покой… Не торопись, делай это медленно. Взгляд — слово, слово — взгляд. Жар, холод, огонь, покой…

Ее зрачки задвигались, губы шевельнулись, потом застыли, и Саймон довольно кивнул. Таинство цехара начиналось с концентрации внимания, а для этого в клане Теней Ветра использовали горящую свечку и стальной нож, символы жара и холода, солнца и луны. Опытный человек умел погружаться в медитацию без этих предметов, однако медитирующему впервые они были так же необходимы, как блестящий шарик гипнотизера.

Зрачки девушки продолжали двигаться. Налево, направо… Солнце, луна, огонь, покой, жар, холод, жизнь, сон…

— Теперь быстрее, — велел Саймон. — Пусть слова, которые ты повторяешь, живут и звучат сами собой, не мешая думать. Думай! Думай о чем-нибудь хорошем, о матери, которая научила тебя танцевать, о танце… Представь, что ты танцуешь, — тебе ведь это нравилось, верно? Ты скользишь, едва касаясь земли, наклоняешься и кружишься, протягиваешь руки, прыгаешь, и прыжок твой длится долго, бесконечно — тяжесть исчезла, ты весишь меньше пушинки, ты паришь, летишь… И кто-то — уже не ты — все повторяет и повторяет: солнце, луна, огонь, покой, жар, холод, жизнь, сон… Быстрее! Еще быстрее!

Теперь взгляд Марии метался стремительным маятником, отсчитывающим не секунды, доли секунд. Мышцы ее были расслаблены, пальцы не дрожали, лицо застыло, и только длинная прядь шелковистых волос развевалась на ветру. Кажется, она умела погружаться в такое состояние — пусть бессознательно, инстинктивно, как всякий хороший танцор, способный к воображаемому танцу: когда звучит мелодия, тело становится легким, почти невесомым и сказочно послушным, и музыка несет его, будто океанский вал, заставляя взлетать и опускаться, кружиться и скользить.

Входит в транс, отметил Саймон, и запел. Слова не имели значения, важен был ритм — мерный, успокоительный, торжественный, и потому он пел на тайятском, пел Песню Представления, которой, вернувшись из дальних опасных странствий, приветствуют друга-воина, родича или соратника. Конечно, на склонах Тисуйю-Амат не пели таких песен женщинам — ведь им, подобно воинам, не приходилось странствовать, подвергаться насилию, бороться за жизнь, ранить, убивать и получать удары — равно как болтаться в мешке над стаей разъяренных кайманов; но Мария прошла через это испытание, а, значит, была достойна Песни, какой приветствуют мужчин.

Саймон пел:

Я — Тень Ветра, носивший дневное имя Дик Две Руки;
так звал меня Наставник в дни юности в Чимаре.
Я — Тень Ветра, чей отец Саймон Золотой Голос —
да пребудут с ним Четыре прохладных потока!
Я — Тень Ветра, чья мать Елена Прекрасная
ушла в Пещеры Погребений.

Я — Тень Ветра, воин-тай, защитник и мститель;

прочен мой щит, верен мой глаз, и на клинках алеет кровь.
Я — Тень Ветра, пришелец со звезд, вестник надежды,
и нет на моем Шнуре крысиных клыков.
Я — Тень Ветра, одинокая тень в мире людей и в мире тай,
ибо нет у меня ни брата-умма, ни сестры-икки.
Я — Тень Ветра, а ты — Тень Земли, мертвая тень;
но стоит тебе ожить, и мы улетим к звездам.
Я — Тень Ветра, но если ты хочешь, я стану твоей тенью.

Дыхание Марии сделалось глубоким, редким, размеренным, лицо застыло — но не маской покорного равнодушия, а так, будто она спала и находилась сейчас на грани пробуждения, между сном и явью. Кожа девушки побледнела, голубая жилка билась на виске, веки приопустились, и по их частому дрожанию Саймон знал, что она несется в стремительном воображаемом танце, продолжая отсчитывать про себя: солнце, луна, огонь, покой, жар, холод, жизнь, сон…