Тень земли

— Замри! — приказал он. — Замри и постарайся извергнуть свой страх. Солнце, огонь, жар, жизнь… Они помогают тебе, даруют победу и мощь. Чувствуешь это? Чужие руки коснулись тебя — злые руки, сильные, но ты — сильней. Ты — гибкий стебель в сухой траве, полный жизненных соков; ты гнешься, но не ломаешься, выскальзываешь из когтей, обвиваешься вокруг пальцев, тебе не страшны ни клык, ни нож, ни хлыст, ни пуля. Ты не боишься их, верно?

Губы девушки шевельнулись.

— Верно… — прошептала она. — Верно… Я не боюсь… Я — сильнее… Я — это я…

— Ты — это ты, — подхватил Саймон. — Солнце, Небесный Свет, дарующий силу, поддерживает тебя; Луна — лишь тень Небесного Света, не властная над тобой. Ты помнишь о том, что случилось ночью; помнишь о людях, пытавших тебя ужасом, помнишь о мраке, о темной воде, о чудищах, круживших под ногами… Помнишь, но не боишься!

— Помню… Не боюсь… — эхом отозвалась Мария.

Все эти слова, похожие на заклинания, не являлись целительным лекарством — они лишь напоминали погрузившемуся в транс, где лежит необходимый ему источник. Этих источников было множество; в каждой человеческой душе струились ручьи спокойствия, бушевали потоки ярости, плескались озера забвения, фонтанировали гейзеры силы, били ключи любви, кружились водовороты ненависти. Слова помогали найти дорогу к нужным водам, однако пить приходилось самому; и весь смысл искусства цехара заключался в том, чтобы пить не каплями, а крупными глотками.

Мария пила — и, очевидно, найденный ею источник был полноводен и щедр. Саймон наблюдал, как быстро розовеют ее щеки, как распрямляются плечи, разглаживаются горестные морщинки у губ и глаз; теперь она еще больше походила на девушку-тайя, с которой он провожал солнце на склонах Тисуйю-Амат, — на девушку, оставшуюся в Чимаре, в прошлом, в минувшей юности…

Транс истек коротким вздохом, взметнулись веера ресниц, руки, лежавшие на коленях, расслабились, ноздри затрепетали, меж приоткрывшихся губ блеснула жемчужная полоска.

— Чия, — не выдержав, позвал Саймон, — Чия!

— Чия? — склонив голову к плечу, девушка смотрела на него, и взгляд ее был глубок и ясен. — Кто это — Чия?

— Та, что осталась на моей родине, среди звезд… на Тайяхате. — Саймон поднял глаза к бирюзовому небу.

— Значит, мне не приснилось, — сказала Мария, помолчав. — Нет, не приснилось. Ты и вправду человек со звезд? И ты спас меня — там, у озера? И вылечил? Да?

Теперь лицо ее было живым, подвижным и чарующе прелестным; нетерпеливое ожидание пряталось в приподнятых бровях, лукавство — в изгибе губ, печаль — в морщинках на лбу, и казалось, что каждая ее черточка, каждая мимолетная улыбка, каждый жест исполнены тайны — той, что пленяет мужчин и сводит их с ума. Той, которой они стремятся овладеть, лаской и нежностью или жестокостью и страхом.

Саймон сглотнул и вытер пот с висков:

— Ты излечилась сама. Я только помог немного, совсем немного. Ты…

Она глядела на него с грустной улыбкой.

— Я — Мария, танцовщица, проданная «штыками» крокодильерам. За непокорность. Тараско, капитан «штыков», грозился: не хочешь меня, будешь лежать под Вислогубым с крокодильей фермы. Я не легла. А Вислогубый пообещал: ляжешь, если кайманы не сожрут. Потом… потом — смерть… Все равно — смерть, что с Вислогубым, что с кайманами…

Мария вздрогнула, и Саймон поспешно произнес:

— Знаю, знаю. Зачем ты мне это рассказываешь?

— Ты — человек со звезд, брат Рикардо, ведь так? Я слышала, твои люди зовут тебя братом Рикардо… Я — Мария, танцовщица, не нужная никому, кроме Тараско, Вислогубого и кайманов… Ты меня спас. Зачем? Зачем, брат Рикардо?

— Там, откуда я пришел, меня называют иначе. Ричард. Ричард Саймон, Дик.

— Ди-ик… — напевно протянула она, — Ди-ик… Хорошо, я буду звать тебя Диком. Но все же — зачем? Для чего ты спас меня и взял с собой?

— Это моя работа, спасать и защищать, — сказал Саймон. — Там, среди звезд, и тут, на Земле. Но если б и не было работой, я бы все равно… все равно… — Он снова сглотнул слюну. — Понимаешь, ты и Чия…

— Я похожа на нее? — Дождавшись его кивка, девушка отвела взгляд, помолчала и нерешительно спросила: — Кто она? Твоя подруга — там, среди звезд? Возлюбленная? Сестра?

Не отвечая на вопрос, Саймон поднялся, выдернул из земли клинок, обтер его о траву, потом сел — но не напротив Марии, а рядом с ней, касаясь своим плечом ее теплого хрупкого плечика. Прошло пять или шесть минут, а он все поглаживал широкую стальную полосу, трогал острие кончиками пальцев, глядел, как играют на лезвии отблески солнца. Наконец заговорил.