Тень Жар-птицы

Ну вот я и побывал у Осы. Гора с плеч. Терпел, мучился, а потом — как в холодную воду, взял с собой Курова и пошел. Мы купили гвоздики, я спрятался за Курова, позвонили. Она открыла и так просияла, что я понял, какой был идиот. Мы сделали вид, что ничего не произошло, она не стала «выяснять отношений», только спросила:

— Ну как она, вольная жизнь, мальчики?

— Ничего, не жмет, — сказал Куров. — Я уже работенку подыскал.

— Где именно?

— А снабженцем в одно министерство зовут… Мы с Осой переглянулись.

— Почему именно тебя? — спросила Оса, улыбаясь.

— Расчет на обаяние! — солидно пояснил Куров. — Обычно во всех инстанциях сидят девицы, а со мной ни одна не справится, сразу лапки кверху… И все в ажуре…

Посмеялись, она стала поить нас чаем, я скромна сообщил и о своих делах, она помолчала, но я чувствовал, что она видит меня насквозь. Потом Куров тактично вспомнил об очередном свидании и смылся.

Мы продолжали пить чай.

— Очень злился на меня? — спросила она.

— Да порядком…

— Понимаешь, я не могла иначе, раз уж начала за тебя борьбу…

Я мотнул головой, до меня это дошло совсем недавно, ночью. Я вдруг в полусне увидел ее лицо. А ведь это обо мне она говорила на выпускном вечере, из-за меня мучилась?!

— Мне страшно было, что ты так и не поймешь.

Она в упор смотрела на меня, а я тщательно растирал колено. Я стеснялся почему-то долго на нее глядеть.

— Была, конечно, обида… Как кипятком вы меня тогда ошпарили, но и я у вас крови попил…

— Веселый разговор! — Она неожиданно рассмеялась, и только сейчас я вдруг понял, что детство кончилось, что школа позади.

— Я очень за тебя боюсь, — сказала она после паузы. — Ты способный, ты шутя добиваешься того, на что другие тратят уйму усилий. Не станешь ли ты из-за этой легкости поверхностным?

— Что же вы всерьез мне желаете неудач?

— Может быть, хотя бы одной осечки… — Она не улыбнулась, а у меня сжалось сердце.

— Наверное, я не права… А вдруг такие, как ты, не знающие никаких комплексов неполноценности, и вырастут добрыми, человечными?! Иногда во мне говорит мрачный опыт человека, достаточно битого жизнью, но стала ли я лучше от моего прошлого?!

Она засмеялась.

— Ладно, оставайся таким, какой есть!

Я приложил ладонь к виску.

— Есть, обязуюсь сохраниться без усушки и утруски.

Давно я ничего не записывал, не тянуло. Видно, мое бумагомарание — остаток младенчества, в институте на это нет времени, да и смешно. С моим ростом дневничок кропать?!

Но вчера были у Осы, «великое нашествие»! Приехала с Чукотки Костикова, Варька решила собрать наших, кого смогла обзвонила, «чтоб других посмотреть и себя показать, все-таки почти три года прошло…».

Осу решили не предупреждать, чтоб не тратилась, свалились как снег на голову. А они только из отпуска приехали, в холодильнике и петух не кукарекал, как моя мама любит говорить. Но мы притащили картошку, Костикова принесла какую-то северную вяленую рыбу, а я зеленый чай из Узбекистана. Гениальнее всего поступил Мамедов. Пошел с Куровым в ближайший ресторан и попросил нарезанный хлеб. Перед этими красавчиками официантки не устояли, вручили две бутылки шампанского, хлеб и несколько коробок конфет.

Все шумели, смеялись, а я разглядывал Костикову, удивляясь, как эта девчонка изменилась. Она стриглась, как и раньше, коротко, но лицо ее стало красноватым, круглым и очень взрослым, нос явно уменьшился.

— Я поступила в народный театр, — говорила кому-то Комова своим бархатным голосом, — у нас руководительница — йог, часами может на голове стоять и нас учит…

— Новый способ поумнеть? — спросил какой-то незнакомый парень, и только потом я понял, что это Петриков. Ну совершенно другой человек. Пострижен нормально, одет в костюм темный, я тут же стал высматривать Лужину и даже присвистнул, когда она из кухни вошла. Красивая, аж жуть.

Но с Петряковым у них, кажется, черепки врозь, он даже в ее сторону не смотрел.

Костикова допивала свое шампанское с таким видом, точно она никуда не уезжала.

— Ты надолго? Когда обратно? Кем работаешь? Где была? Там хорошие заработки? Замуж не вышла? Плавать не пришлось? — За столом все сразу загалдели, но Костикова была совершенно невозмутима. Она смотрела на нас чуть иронически, потом сказала:

— Приехала учиться. Буду поступать в институт.

Единственная наша путешественница?!

— В какой институт? — спросила Чагова, она очень поправилась, и ей можно было дать лет тридцать. Хочешь — в медицинский, я тебя могу связать с толковыми репетиторами…

Костикова хмыкнула. С трудом мы выцарапали, что она исколесила весь Север, была проводником товарных поездов, плавала дневальной на ледоколе, работала на плавбазе. И там «заболела» рыбой.

— Вы даже не представляете, какие теперь способы лова! Скоро рыбы совсем не будет, а кто из-за этого пострадает? Наши дети даже не знают, что такое рыба. Одно всех волнует — план, давай план, от него и заработок…

— Стоит так переживать из-за рыбы-вульгарис! — сказал снисходительно Мамедов. Он выглядел значительно взрослее меня, и голос стал барственный, как у некоторых актеров, он в институте пошел по профсоюзной линии.