Тень жары

По сверкающей лестнице нисходила азиатская женщина средних лет в невероятно белоснежном пиджаке. В стороне от парадного подъезда стоял полный мужчина со щеками такой восковой спелости, что в них хотелось впиться зубами, как в мягкую, сочащуюся янтарным соком грушу, — что-то в его позе было неловкое; уронив левое плечо, он пытался нащупать что-то в кармане. Смысл позы расшифровать оказалось нетрудно: в глубинах просторных брюк совершенно автономно от взгляда, скользящего по лакированному паркингу, от выражения лица, от правой руки, в которой быстро тлела сигарета, происходило характерное шевеление — мужики имеют обыкновение, впав во внезапную задумчивость опускать руку в карман… Внезапно за спиной моей возник звук — оглушительный! — если брать во внимание его природу… (во всяком случае, нужно обладать большим талантом и навыком, чтобы исторгать из себя подобные густо-басовые рулады).

Эта женщина с тщательно отштукатуренным лицом бухгалтера совместного предприятия прохаживалась на углу паркинга и жевала что-то продолговатое, полуочищенное от кожуры блестящей обертки; старик Корсаков тут бы не смолчал:

СОЧНАЯ МЯКОТЬ КОКОСА

И ВОСХИТИТЕЛЬНЫЙ МОЛОЧНЫЙ

ШОКОЛАД СОЗДАЮТ ПОИСТИНЕ

НЕПОВТОРИМЫЙ ВКУС…

БАУНТИ — ЭТО РАЙСКОЕ НАСЛАЖДЕНИЕ!

…подавив икоту, я присмотрелась к обладательнице столь нетривиального таланта… А что, ее дедушка мог вполне иметь красивые льняные волосы и прекрасное рязанское лицо.

– Слушайте, — спросила я. — Ваш дедушка, часом, не служил в Конармии? Там был один боец, который восхитительно умел вот так развлекать ратных товарищей… Называлось это, кажется, "орудие номер два нуля, крой беглым".

Она продолжала жевать и трубить, совершенно не смущаясь собственной неосторожностью; больше того, она продолжала, даже встретившись со мной взглядом.

Глаза у нее были карие — красивые, спокойные и глупые.

– Катись ты, — парировала она, заканчивая на высокой ноте; скомкала фантик и пульнула серебряным шариком в меня; я увернулась, и маленький снарядик вприпрыжку понесся к ногам грушеголового господина, невозмутимо продолжавшего свои потаенные массажные пассы. Я, было, подумала посочувствовать: "Вам трусики жмут?" — однако вовремя прикусила язык: не ровен час, меня здесь еще поколотят.

Швейцар в зеленой униформе, расшитой золотом, напоминавший генералиссимуса, переломившись пополам (в нем, как минимум, два метра роста), учтиво объяснял что-то на вполне приличном английском японской женщине; та слушала и бессмысленно улыбалась — не кому-то конкретному, а в пространство. Уличный генералиссимус производил впечатление подростка: патологическая худоба, подчеркнутая баскетбольным ростом, смуглое, скорее даже закопченное узкое лицо — точно только-только прибыл сюда с берегов самого синего в мире Черного моря, где можно расслабиться, разомлеть на солнце и не думать о том, что мама тебя только затем и произвела на свет, чтобы ты в идиотски-пышной ливрее торчал под козырьком отеля, кланялся богатым самураям и рассылал во все стороны лакейские улыбки.

Я поинтересовалась: что он заканчивал — ИнЯз или Институт международных отношений?

– Вам нечем заняться? — он быстро, профессионально осмотрелся, бегло оценил мою внешность и сдержанно кашлянул в кулак — намекая, по всей видимости, что присутствие здесь, на огороженном столбиками пространстве, людей вроде меня не вполне уместно.

Заняться? Отчего же нечем; я занята, мы играем в прятки; один пожилой человек так замаскировался, что я никак не могу его отыскать…

– Хромой такой… Левая нога в ортопедическом ботинке. Не видели?

Поразительно — он видел и запомнил.

Он запомнил благодаря какой-то странности… Ах да, он был очень бедно одет, и вообще производил впечатление полунищего, однако при этом на ходу жевал шоколадную конфетку — что-то из известного семейства, где "толстый-толстый слой шоколада".

Ой, не нравится мне все это… Безденежный старик, все последнее время едва-едва сводивший концы с концами, раскошеливается на "сникерсы" или что-то в этом роде?

– Он задал мне тот же вопрос… — швейцар стыдливо отвел глаза. — Насчет института. И еще спросил — не грустно ли все это.

Понимаю… Узнай Иван Францевич, что я фарцую газетами, он бы меня по головке не погладил.

– Один совет… — я потянула молодого человека за рукав, понуждая его наклониться. — Не тяни гласные без разбору. Это все-таки язык Шекспира, а не бабл-гам.

– Да-да, — согласился он, — "пишется Ливерпуль, а читается Манчестер"… Я за этим послежу, — зыркнув по сторонам, он вытащил из кармана крохотный продолговатый пенальчик, дал ему в лоб щелбан; предмет выплюнул плоскую пластинку.

– С собой? — сглотнув слюну, спросила я.

Он расхохотался. Ах, да…

РИГЛИС ПЕРМИНТ –

ВОЗЬМИ С СОБОЙ ИСТИННУЮ СВЕЖЕСТЬ.

7