Тень жары

Он тяжело вздохнул.

– Вы полагаете?

Это однозначно, милый мой профессор, иначе вам не выжить на Огненной Земле.

Заперев дверь, я вернулась в гостиную. Прошла в смежную комнату, совмещавшую в себе функции спальни и кабинета, выглянула в окно, дождалась, пока габариты "СААБа" скроются за поворотом на выезде из двора.

Пришел Зина. Он встал у стола и занялся сосредоточенным покусыванием губы.

Я погладила его по щеке:

– Не терзай губы, они нам еще пригодятся, — поднялась на цыпочки, поцеловала его в губы; потом пошла в ванную, приняла душ, обмоталась просторным махровым полотенцем, вернулась, сбросила полотенце и забралась под тощее солдатское одеяло.

Зина смотрелся в зеркало, висевшее в проеме между (окнами — долго смотрелся, никак не меньше минут пяти — в мужчинах такой повадки я прежде не встречала. Потом он испустил тяжелый вздох — очень горький — вышел, вернулся минут через пятнадцать в роскошном махровом халате — сине-бело-красном; цветовая гамма идеально точно воспроизводила национальный французский флаг. Он присел на край кровати, положил мне руку на плечо и неуверенно произнес:

– Ты мне нравишься…

Ах, не то, охотник, не то! Я спихнула его с кровати, скинула одеяло.

Вот интересно, что должен испытывать мужчина, когда голая девушка волочит его от постели, прислоняет к стене, отступает на три шага, становится по стойке смирно, берет под козырек и, задрав подбородок, во весь голос начинает петь "Марсельезу"?

Некоторое время он ошалело смотрел на меня, потом отслоился от стены, подошел к зеркалу и — догадался.

– А ч-ч-ч-ч-ерт! — сочно, азартно расхохотался Зина, ринулся ко мне, и что грянуло вслед за этим — не произошло, стряслось, случилось, свершилось, приключилось, сделалось — а именно грянуло, я плохо помню, вот разве что: высокий полет его халата, халат парит, нелепо размахивая руками под самым потолком, и падает, и, наверное, разбивается насмерть.

6

Я знала, что будет трудно; в каком-то отрезке ночи этот разговор неминуемо должен возникнуть. Я собралась с силами, сходила в комнату, налила немного вермута, выпила, покурила, вернулась в спальню-кабинет, перелезла через Зину, который лежал, забросив руки за голову и смотрел в потолок, устроилась на своем месте у стены.

Он ждал.

Я знаю, чего ты, охотник, ждешь; ну, так пойдем со мной, не отставай — белка шустрый зверек; ты следи за ее рыжим хвостом, знай-поспевай и прибавь шагу — из твоей разбойной Марьиной Рощи мы доберемся по холодному и безжизненному в этот поздний час проспекту до Савеловского вокзала; побежим, понесемся вдоль трамвайных путей в сторону центра, углубимся в переулки, размотаем их запутанный клубок и выпрыгнем прямо под наше старое доброе небо. Смотри, видишь; во дворе щуплый чернявый мальчик, он производит впечатление зажатого, затертого; в дворовых играх он остается в тени — слишком он застенчив и плохо координирован для подвижных забав мальчиков; да и чисто классово он им в какой-то степени чужд: живет в кооперативном доме, папа его певец, солист какого-то воинского ансамбля песни и пляски.

Он учится на три класса старше тебя, белка, и ты его совершенно не замечаешь… Потом будет случайная встреча — у нас там, в Агаповом тупике, неподалеку от булочной; ты бежала на заседание кафедры (первый год аспирантуры — прогуливать эти глупые никчемные ритуальные заседаловки было нельзя!), он окликнул тебя, и ты едва вспомнила, кто же это с тобой хочет заговорить на улице… Узнала, наконец; школа, славное было время, дети бегали в сквер целоваться под сиренью; как же, как же… но извини, Федя, я очень тороплюсь, позвони вечером, вот мой телефон…

Он сказал: не надо, я знаю твой телефон…

Да? Как это мило, ну, тогда до вечера. И он, конечно, позвонит; однажды, будто бы невзначай, зайдет в гости с пышным букетом и бутылкой коньяка — вид у него загнанный, под глазами лиловые круги. Налаживает кооператив, объяснит, страшная морока, все кругом всего боятся и палки суют в колеса, приходится вертеться по шестнадцать часов в сутки…

– Можно я закурю, Зина? Спички там, на тумбочке, осторожней впотьмах, там зеркало твое стоит….

Ты поспеваешь за мной, охотник? Это хорошо, ты опытный охотник, чуткий, внимательный, тренированный; умеешь ходить по нашей тайге, жить у костра, ну так слушай: его визиты продолжаются примерно полгода, а потом я впервые заявляю милому другу Сереже Панину, что не поеду с ним в горы. Почему? Потому что выхожу замуж… Будь ты не охотник, а охотница, ты б меня понял… Я жутко, нечеловечески устала от Панина; он милейший человек, лучше в жизни я не встречала, с ним очень легко, просто и весело; с ним хорошо пить, бывать в компаниях, кататься на лыжах, говорить про книжки, лежать в постели — собственно, из этого долгое время и складывались наши отношения — но жить с ним нельзя.