Тень жары

– Знаешь что… — сказал я, — где-то мне приходилось слышать, что это слишком нудное дело… Я читал про него в книжках, но самому заниматься пока как-то не приходилось.

– Нудное? — спокойно парировала она, облизывая верхнюю губу. — Это когда как, дело техники.

Мы занимались техникой до самой ночи, я терпеливо ждал, когда она начнет меня раскалывать, не дождался и задремал. Я засыпал с мыслью, что мне, пожалуй, по душе моя новая работа: тебе выдают машину для разъездов, оплачивают накладные расходы и посылают в подарок Девушку с римских окраин… Вернее сказать, она представляла собой миниатюрную копию той "девушки с римских окраин", какую мы знаем по итальянскому кино, что, впрочем, никак не снижало впечатления. К тому же миниатюрный вариант идеально монтировался с миниатюрностью этого жилища.

Потолок обмахивал павлиний хвост рекламного неона — под крышей соседнего дома свила себе гнездо какая-то рекламная птица; с ровными промежутками она кукарекала свою рекламную песню и клевала окно жгуче-красными вспышками — присутствие на потолке пульсирующего света составляло, наверное, единственное неудобство жилища, миниатюрность которого, как я уже заметил, превосходила все мыслимые нормы. Это, строго говоря, квартира-портмоне. Состоит из трех тесно притиснутых друг к другу кармашков: кухня, совмещенный санузел и комната, перегороженная стеллажом с тем расчетом, чтобы отделить спальную половину от, так сказать, гостиной.

Когда я проснулся, она забросила удочку.

Где я работаю? Так, в одной фирме… В фирме? Это интересно. Хорошо платят? Платят прилично. А что за род деятельности? Да так, бизнес… А что за бизнес?

– Это коммерческая тайна, но уж ладно… Только тебе. Дай на ухо скажу. Тс-с-с… Мы бьем слонов в Африке и сбываем тут слоновую кость.

К утру сферы деятельности нашей конторы расширились: от поставок заинтересованным организациям и частным лицам механических мастурбаторов до торговли наукоемкими технологиями — давненько я не врал настолько изобретательно и вдохновенно.

7

Ночью я неожиданно проснулся.

Что меня разбудило, я не понимал. В комнате полыхали вспышки рекламного неона. Девушка с римских окраин ворочалась во сне и постанывала. На кухне ритмично капала вода: кран течет — до чего же занудный, выматывающий душу звук!.. Однако ни вспышки света в окне, ни приглушенные ночные звуки не могли меня выдернуть из глубокого забытья — я слишком устал, вымотался за последние дни, чтобы реагировать на такие мелочи.

Сон!

Да, мне снилось наше старое доброе небо, наш сквер, дети у старых гаражей — они собрались в круг, и разводящий монотонным голосом гнусавит какую-то считалку. Что-то, насколько я мог расслышать, про месяц, туман, ножик в кармане… Рука его, медленно двигающаяся по кругу, доходит, наконец, до твоей груди, и он выталкивает тебя из круга:

– Тебе водить!

Он устанавливает на землю кирпич, кладет на него широкую плоскую палку от деревянного тарного ящика — получается своего рода подкидная доска: на таких подскакивают высоко- высоко летающие акробаты в цирке.

Потом на край доски ты аккуратно укладываешь двенадцать палочек.

Они тщательно выструганы тобой, подогнаны одна к другой, лежат штабельком — недолго же им лежать, прижавшись, притершись друг к другу. Ты знаешь: сейчас разводящий прыгнет на свободный конец доски, и палочки разлетятся в стороны… Ты никогда не любил эту игру в "двенадцать палочек": по какому праву разводящий, этот сухопарый, длиннорукий мальчик, разрушает созданное тобой с таким старанием и тщанием?

Прыгнул. Палочки летят высоко и разбегаются от тебя: какая в траву юркнет, какая улетит в кусты, зацепится за ветку — поди ее теперь найди…

Игра есть игра, а ты в ней — водящий. Так что ищи, собирай палочки и помни: до тех пор, пока все двенадцать не соберутся у тебя в кулаке, ты не имеешь права отправляться на поиски попрятавшихся от тебя друзей-товарищей. Ты долго ползаешь на коленях, собирая осколки распавшегося смысла, и они за это время далеко успеют убежать и хорошо спрятаться.

Играем?

Возможно. Прокручивая в памяти события последнего времени — начиная с того момента, как меня пригласил к себе Катерпиллер и предложил невероятную работу — меня все время преследует ощущение, будто я включен в некое игровое поле, где мне, как когда-то под нашим старым добрым небом, опять выпало водить.

8

С утра я принял ледяной душ, но окончательно проснуться мне так и не удалось.

– Не знаю, как насчет глотка керосина для раненого кота… Если хочешь спасти меня, дай глоток кофе.

Девушка с римских окраин ушла на кухню. Там тонко, остро, как циркулярная пила на приличных оборотах, взвыла кофемолка. Пока она отсутствовала, я поискал, чем бы в квартире-портмоне можно было заняться, чтобы скоротать время. В углу, радом с телевизором, стояла гитара.

Когда-то под нашим старым добрым небом мальчику полагалось знать три-четыре аккорда — их хватало для аранжировки любой дворовой песенки про романтику бандитской жизни и трагическую любовь невинной девушки к блатному пареньку.