Тень жары

Это с детства… Когда-то под нашим старым добрым небом так звали маленькую девочку, она давно выросла, а прозвище осталось; скачет с ветки на ветку, питается дарами природы, орехами да сушеными грибами и старается держаться подальше от людей — среди них встречаются охотники: уверенные в себе мужики. И меткие — бьют белку прямо в глаз, чтобы шкурку не попортить.

Глава вторая

1

"Город принял!" — был в свое время такой популярный милицейский роман; если я не ошибаюсь, в заглавие выплыла одна из уставных реплик: заступая на дежурство по столице, герой докладывает начальству — именно этой фразой — о том, что теперь рука его на пульсе нашего опасного и не вполне здорового мегаполиса.

Именно в этом выражении я бы оценила состояние столицы Огненной Земли в день, когда грянула денежная реформа; город определенно принял — основательно и с утра пораньше: водки и пива, ликеров и сухого, коньячка и шампанского, "Черри" и "Салюта", спирта, "Лимонной", "Чинзано", "Мартини"; город потрошил ларьки, торопясь вложить бесполезные деньги в полезные напитки. Похоже, народ отмечал прощание с каноническим ленинским профилем тотальной пьянкой, салютуя вождю чпоканьем пробок и журчанием огненной воды всех цветов радуги, — так что пробка на Садовом кольце меня ничуть не удивила.

На проезжей части творилось что-то невообразимое — бурлящее, клокочущее, поразительно напоминавшее сцену штурма Зимнего из старых фильмов.

– Рабочий тащит пулемет, — сказала я, выворачивая на пешеходный тротуар; однако продвинуться вперед нам так и не удалось — путь был перегорожен грузовиком.

Я выключила движок и закурила.

– Какой рабочий? — спросил мой попутчик.

О, этот поэтический персонаж есть один из ритуальных тотемов коренного населения Огненной Земли; стих, в котором действует ритуальный рабочий, напоминает мне гвоздь-сотку, по самую шляпку его вколотили в наши головы еще в школе — так мы и ходим с пробитыми железной занозой черепами, и никакими…

ВИДАЛ СОСУН, ВОШ ЭНД ГОУ,

ПРОДУКЦИЯ КОМПАНИИ

ПРОКТОР ЭНД ГЭМБЛ,

…и никакими французскими мылами, кремами, едкими притирками и благовонными маслами эту пробоину не заретушируешь: в один прекрасный момент мы репрессируем необъятное лексическое население нашего языка, сохранив жизнь одному единственному его представителю, — "Долой!" Рабочий наш седоус, в кепке, в ладном пиджаке, у него умное основательное лицо, теплые и одновременно (как бы с изнанки) очень строгие глаза — оттиски этого лица я многократно встречала в фильмах про большевиков (седые усы — в обязательном порядке) или же на плакатах, иллюстрирующих тезис о преемственности поколений. Он — правая рука в отлете, левая крепко держит длинноносого "максима" то ли за шкирку, то ли за фалды — стремится вдогонку за своей летящей вперед ладонью; лицо его полуразвернуто к зрителю — наверное, он призывает отставших догонять, вливаться в ураганную волну черных матросских бушлатов и серых рабочих тужурок и скорее выплеснуться на Дворцовую площадь.

– А где же пулемет? — спросил попутчик, вглядываясь в кучу-малу, клубящуюся на дороге.

– Где-то должен быть! — уверенно ответила я. — Сказано же: "рабочий тащит пулемет, сейчас он вступит в бой: долой — царя, господ — долой, помещиков — долой!"

В центре композиции в самом деле присутствовал персонаж, пластически точно имитировавший позу поэтического рабочего — только это был на сей раз пожарный в тяжелой робе и защитном шлеме, он волочил жирную пожарную кишку.

– В самом деле, дурдом какой-то, — отметил он. — И на штурм Зимнего похоже…

Этот гигантский трейлер с прицепом я заметила на одном из светофоров. Он рассеянно проскочил на желтый сигнал, исторгая из себя клубы черного выхлопа — слишком густого и темного — как будто залил в баки не солярку, а сырую нефть. Он торжественно волочил за собой этот сизый шлейф, но чем дальше, тем больше дым густел и напоминал вату… Он горел!

Он чадил, как дымовая шашка. Наконец, водителю, наверное, стало совсем тепло в кабине — он резко и рискованно затормозил; прицеп занесло, и дымящийся монстр перегородил проезжую часть.

В течение нескольких минут этот цирковой номер собрал полный аншлаг: никак не меньше половины пешеходов Садового собралось здесь — поглазеть. Из кабины вывалился низкорослый щуплый молодой человек, отбежал метра на три и очень нелепо окаменел, затвердел на мгновение в позе копьеметателя, собирающегося послать снаряд метров на восемьдесят.

Обмякнув, он начал медленно приседать — ему не хватало разве что переминаемой в руках газетки, чтобы пантомимически точно воспроизвести человека, неторопливо, в предчувствии скорого блаженства, принимающего характерную "позу орла".

Усевшись, он тонко, пронзительно завыл.