Тень жары

Мы тронулись. Водитель зеленых "жигулей" — в профильном очерке его лица было что-то от попугая — стоял возле своей покалеченной, безглазой машины и тупо следил, как по бетонному забору осторожно, рассчитывая точность каждого шага, шествует серая уличная кошка; и я сглотнула слюну…

ВАША КИСКА КУПИЛА БЫ "ВИСКАС"!

…по счастью, мне удалось подавить в себе очередной выброс культурной информации,

3

Он жил в Марьиной Роще.

На скамейке у подъезда шестнадцатиэтажной бетонной башни смирно сидели три старика с пустыми глазами.

– Так я пошел? — неуверенно произнес мой охотник.

— Иди.

Мы молча посидели в машине еще какое-то время — не знаю, сколько: отрезок длиной в выкуренную сигарету.

– Пока. Спасибо тебе.

– Пока, — вяло отозвалась я.

Старики у подъезда очень напоминали аксакалов из "Белого солнца пустыни": те же позы, та же обездвиженность, тот же холодный отблеск вечности в глазах… С удивлением я поймала себя на мысли: мне не хочется, чтобы он уходил.

Он ушел, а я осталась сидеть — трудно сказать, что я тут высиживала. Из состояния прострации меня достал негромкий звук — тук-тук-тук! — костяшкой пальца он постукивал в стекло. Я кивнула: заходи!

– Я видел из окна. Что-то с машиной?

– Не заводится… Выкобенивается старушка, — я ухватилась за подсказку и повернула ключ зажигания — Гакгунгра предательски завелась с пол-оборота.

Если бы маэстро Решетникову вздумалось воскреснуть и в современной манере исполнить свое классическое полотно "Опять двойка", то лучшего натурщика для воплощения темы стыда и раскаянья ему бы не найти.

– Я же обещал починить тебе стекло… — он настолько просто и естественно преодолел неловкость паузы, что мои пылающие щеки мгновенно остыли. — Поехали. У меня есть знакомый на станции техобслуживания.

Станция техобслуживания? Ну нет, там бензином воняет, маслом, соляркой, и мужики с сальными глазами тебя ощупывают взглядом, намекая на расплату в "мягкой валюте".

– Нет, — сказала я. — Мы поедем к Панину. У него золотые руки и большой жизненный опыт. В свои тридцать пять лет он успел поработать учителем в школе, корреспондентом в газете, мойщиком трупов в морге, кормильцем стариков в больнице и тапером в борделе.

– Какой матерый человечище! — усмехнулся охотник. — Он что, твой знакомый?

Знакомый? Да нет… Он наставник. Он был моим заботливым наставником в античной литературе (недолго, в течение двух семестров), горных лыжах (опять-таки недолго, всего один сезон) и в любовных утехах (долго, лет, наверное, десять, пока я не вышла замуж). Теперь милый друг детства никем не работает. Он хорошо разбирается в машинах — у него отец был шофером в каком-то номенклатурном гараже. Панин в два счета подлечит Гактунгру. Так что мы сейчас путь держим к нам, в Агапов тупик.

Панин, по счастью, оказался дома. Поломку он ликвидировал быстро.

– Куда мы теперь? — спросил охотник, когда мы выезжали со двора.

Тут недалеко… Мы едем в Дом с башенкой, проведать Ивана Францевича: он совсем старенький, газеты не читает, радио не слушает — наверняка весть о том, что у нас грянула денежная реформа, прошла мимо него.

– Поехали, охотник! Я покажу тебе наше старое доброе небо. Оно нарисовано на потолке в Доме с башенкой.