— Тогда пообещай, что до моего возвращения ты даже не пикнешь! — огромные глаза Гоши приблизились к моему лицу настолько, что слились в один, отливающий багровым пламенем дьявольский прозрачно-серый глаз.
— Обещаю… — произнесли мы с Петром Ивановичем почти хором.
Еще через тридцать минут, забыв забрать из приемного покоя верхнюю одежду и документы, мы мчались на нашем безотказном, соскучившимся по хозяйке Мерседесе — Мурзике — прямиком домой. На Клязьму.
21 октября (пятница, день, вечер)
При виде меня Клара заохала, захлопотала, даже собралась по привычке всплакнуть.
Наш дом выглядел брошенным сироткой. За какие-то две недели из спальни абсолютно выветрился запах моих любимых духов. Занавески на окнах вытянулись словно новобранцы на плацу и понуро замерли. Свежий воздух из осеннего сада бился о плотно закрытые фрамуги.
Даже кухня, ароматы с которой в обычные дни разносились по всему дому (благодаря этому свойству вентиляции наш архитектор и прораб поминались недобрыми словами почти ежеденевно), казалась пустой и брошенной. На плите булькала овсянка на воде — любимая еда Клары в отсутствие хозяев и гостей.
— Витолиночка, лапушка, если честно, я же тебя только в понедельник ждала, — истомившаяся без общения Клара бросилась еще раз мне на шею, потом к холодильнику, молниеносно доставая из него вкусности. — Сейчас баклажанчиков положу, наших, тираспольских…,пюре разогрею, биточки в микроволновку засуну. Будешь ты у меня сытая.
— Клара! Не мельтеши! — окоротил домоправительницу Петр Иванович.
— Сам заткнись, — не осталась в долгу молдаванка, — Глянь, на кого Витолина похожа — кости да кожа. Костей больше! Я тут сейчас управлюсь и ванну наберу. Грелочку в постель положу. Будешь спать как королевна. Постелька чистенькая, свежая, белье аж хрустит….
Я помимо воли улыбнулась. Что не говорите, а дома, рядом с близкими людьми находиться очень приятно. И мой любимый старый розовый халат, и разношенные мягонькие тапки согревают и успокаивают нервы лучше любых новомодных таблеток. В отличие, кстати, от «парадных» пижам и официальных дорогущих пантофлей, которые Клара передала мне в больницу «чтоб перед людями не было стыдно».
Сама же Клара в это время быстро сбегала в свою комнату и вернулась, сияя золотыми зубами, в своем любимом наряде — парчовом изумрудно-зеленом халате, щедро расшитом пайетками и стразами.
У этого халата тоже была своя история…
Как-то два года назад, Сережка вернулся с работы раньше обычного, с охапкой розовых роз и бутылкой дорогущего шампанского «Вдова Клико». Пребывая почти в состоянии эйфории (совершенно не свойственной сдержанному Толкунову), муж сообщил, что ему удалось заключить договор с западными инвесторами на серию фотоальбомов «Русские промыслы» и «Российская глубинка», обойдя в тендере десяток ведущих издательств. Контракт, стоимостью несколько миллионов долларов, мы тогда и обмывали французской шипучкой. Абсолютно счастливая Клара, безмерно преданная хозяину, с самым серьезным видом интересовалась, кто такие «эти инвесторы»? Сережа, объяснил, как мог…
А на следующий день выдал молдаванке премию в размере тысячи долларов. Вот на эти-то деньги и была приобретена ужасная в своем варварском великолепии зеленая одежка. Тогда же прозвучала фраза, которая снискала Кларе славу непревзойденного домашнего оратора: «Вот пускай теперь ихние инвестиции поработают на мою экономику!» — заявила очень довольная домработница, любуясь на себя в зеркало.
Когда первые эмоции от возвращения в родные пенаты улеглись, мы с Петром Ивановичем уселись за стол, зажгли уютную настольную лампу (хоть на улице еще было светло) и разложили несколько тонких папок. Клара, обиженная тем, что от ее угощений хозяйка отказалась, отправилась мыть полы в холле. Судя по тому, что швабра постоянно стукалась о кухонные двери, демарш был организован показательный. Ибо домработнице очень хотелось послушать, о чем мы будем говорить.
Естественно, в первую очередь речь зашла о Насте.
Как я ни пыталась представить себе, что эта юная тургеневская девушка, ставшая причиной моего личного горя сейчас мертва и находится в судебном морге — все равно она стояла перед глазами такой, какой запомнилась за две короткие встречи. Вот она входит в наш офис на школьной с букетиком голубоватых астр… Вот она, с испуганными оленьими глазами и потухшей улыбкой осторожно переступает порог кафе «Джангл»… Слезы, помимо воли, потекли из глаз горячим водопадом.
— Ты, э…, Витолина, девчонку-то не шибко жалей, — приобнял меня Петр Иванович, — Вот родителей ее жалко. Это правда. Отца особенно… А дочка, что ж… Она сама себе такую судьбу выбрала. Небось, дал ей Тимофеевич от ворот поворот, вот она под колеса и бросилась…