Тень жены Гамлета

Сказать, что я не люблю похороны — значит, ничего не сказать. А ведь говорят, что в Москве существует даже какая-то каста прахопочитателей, которых хлебом не корми, дай понаблюдать чужое горе. Уж не знаю, какая там философия у этих антихристов — наверняка ведь чем-то духовным, нравственным прикрываются, — но у нормального человека вид рыдающих родственников должен вызывать самые сильные и, увы, совсем не положительные эмоции. Я, например, похорон отчаянно боюсь. И если бы отпевание происходило в любом другом месте, а не в Донском монастыре, я бы не рискнула прийти. Но эта старинная обитель — другое дело… Для меня атмосфера Донского кладбища ассоциируется не со смертью, а с вечностью…

Сейчас объясню почему. Сережка когда-то, благодаря нашей с ним общей подруге Люське Синицыной, отчаянно увлекся историей старинных дворянских родов. Для изучения «натуры» мы часто по выходным выбирались в заброшенный в те времена кладбищенский дворик Донского монастыря. И, бродя среди старых, полуразрушенных захоронений, читали трогательные надписи на могилах и склепах, воссоздавая по крупицам забытые давным-давно даты жизни и смерти знатнейших фамилий Российской Империи. В классической истории СССР ни князья, ни графья, ни купеческое сословие почетом и уважением не пользовались, потому и были наши вылазки чуть-чуть секретными, а потому романтичными. Как правило, кроме нашей троицы да пары бездомных кошек на монастырском подворье никого не было.

В этот же раз, народу было море. В огромной толпе, собравшейся у церкви, я поискала глазами Татьяну, Георгия Петровича, заметила обоих, но приблизиться не решилась. Мне захотелось просто походить по знакомому с юности и потому не страшному монастырскому погосту. Судя по времени, отпевание еще не началось. Во всяком случае, заплаканная Татьяна находилась на улице и о чем-то вяло переговаривалась с Эрнстом.

Немного странным казался внешний вид вдовы. На ней был антрацитово-черный, достающий до земли нарядный плащ из лайки, стилизованный под костюм XIX века. На голове едва держалась неуместная в данной ситуации кокетливая шляпка-таблетка, с вуалью, опускающейся почти до подбородка. Из-за того, что лица было не разглядеть и слез не увидеть, фигурка Татьяны выглядела неким театрализованным символом скорби. Если бы импрессионист Моне решил нарисовать вдову, лучшей натурщицы он бы не сыскал: белоснежные локоны, пена черных невесомых кружев, угольные «слезы» стразов, переливающиеся на плаще в лучах неверного сентябрьского солнца. Хотя, разве можно думать о внешности в подобный день?

Но тут я заметила несколько телевизионных камер и догадалась, что дело не в самой Татьяне, а в том, что сегодня она действующее лицо шоу, которое обязательно покажут телезрителям. И, кто его знает, возможно в высшем свете существует некий дресс-код для подобных печальных сюжетов?

Переносные приборы освещения резко, холодно и тоскливо били по глазам. Зачем днем софиты? Не художественное же кино снимают…. Или все-таки кино? Как это мерзко…. В день смерти человека мы думаем и говорим не о том, каким он был, или о том, что мы с его уходом потеряли, а «транслируем церемонию». Во всяком случае, к микрофонам журналистов то и дело подходили известные всей стране VIP-персоны со скорбным видом. Женщины промокали платочками глаза, мужчины театрально играли желваками.

Задумавшись, я углубилась в монастырский двор.

— Витолина Витальевна, что ж вы к нам не подошли? — меня догнал слегка бледный и запыхавшийся Эрнст.

— Как-то не сложилось, — коротко ответила я и опустила глаза, — Как Танюша? Держится?

— Да, пока нормально. Нам бы еще поминки продержаться,… хоть самую малость, — воровато оглядываясь Георгий закурил — А потом заехать в клинику к Любови Павловне.

— А чего вы так странно оглядываетесь? Вы подумали о том же, о чем и я?

— Не знаю…. Я где-то слышал, что возле храмов не курят, — стушевался Георгий, — А о чем подумали вы?

— Мне показалось, вам нужно убедиться в том, что на похоронах нет, и не будет никакого двойника Качаловой, — я невыразительно махнула рукой, в попытке изобразить эфемерный призрак.

— Да забудьте вы об этом, честное слово, — Гоша скептически глянул мне в глаза, явно разочарованный тем, что услышал.

— А вот и не забуду, — я капризно надула губы. — Знаете, какой клиент у нас вчера объявился? Тоже из богатеньких Буратино и тоже по поводу двойника.

Заметив, как поморщился Эрнст, я быстро добавила:

— Извините… Про Буратино случайно вырвалось.

— И что же ваши сыщики? — Гоша не убрал скепсис из интонации.

— Пока ничего. Думаем. Ищем. Вы ступайте, Георгий Петрович. Вас ждут.

— Хорошо, тогда до встречи. Вы же поедете на поминки?

Вопрос Георгия Петровича не подразумевал отказа. Поэтому я просто согласно кивнула головой.