Тенеграф

В этом сне он прежде всего увидал фрегаты в окутанном туманом море. Стреляли ряды орудий на обеих палубах. Вдоль их бортов проходили волны огня, а хмурый город на горизонте отвечал градом огромных ядер, разбивающих корпуса как щепки. Он вспомнил – невесть отчего, – как в мокрых лесах Бруншвии его друг неосмотрительно наступил на ветку, и сразу после этого со всех сторон ударил ураганный огонь укрытых в засаде врагов. Потом ему снилась большая битва под Риазано, где он с позиций на левом фланге видел, как посреди поля вастилийские знамена начинают колебаться, а затем и падать – одно за другим, по мере того как волна врага заливает позиции Черного Князя.

Потом его поглотили другие сны. Все были светлыми, выгоревшими – как наброски, слишком долго оставленные на солнце. Снилась ему галера, осевшая на мелких водах на краю джунглей. Он шел через бесконечные коридоры анатозийской крепости из красного песчаника. Потом увидел город, которого никогда ранее не видал. Под пылающим солнцем стояли сотни маленьких глиняных хижин и домов из грязи. Между ними прохаживались люди с лицами, напоминавшими сушеные сливы. Посреди города торчала крепость, ощетинившаяся десятком башен, произвольно обрызганных чернотой маленьких окошек. В самом сердце крепости вставал огромный купол. Ребро Юга.

Откуда он это знал?

Наконец ему начало сниться утопление, вода, врывающаяся в легкие. Из этого видения вырвал его резкий, звучный голос:

– Уже пробил полуночный колокол. Люди уходят с улиц. Нужно идти, иначе ты опоздаешь.

Фехтовальщик вздрогнул и взглянул на Иоранду. Ощущал легкую головную боль и дрожал от холода, хотя и был прикрыт пледом – тело было мокрым, словно его и правда вынули из воды.

И’Барратора, смертельно боясь утонуть, почти никогда не плавал. Так откуда взялось это воспоминание? А то, что пришло еще раньше? Город Каракум, столица Эбеновой Госпожи, находился – по мнению разных географов – в двух, а то и трех тысячах миль от Серивы. Никто из живущих в городе людей не видел его собственными глазами.

– Арахон! – произнесла Иоранда резче, зная, что он еще не пришел в себя окончательно.

И’Барратора кивнул, встал и отряхнулся. Потом попросил донну, чтобы та разбудила Хольбранвера, а сам отправился наверх, в комнату, где он оставил сумки с экипировкой.

* * *

Минутой позже Хольбранвер сидел на лавке под лестницей, похлопывая себя по брюху и зевая. Хотел чем-то перекусить, но боялся – знал, в каких муках умирают люди, которым шпагой пробили полный желудок. Услышал скрип ступеней. Обернулся, а когда увидел в свете лампы, кто к ним спускается, – онемел.

Раньше он видел фехтовальщика в его потертом кафтане, латаных штанах и старом дублете. Однако теперь стоял перед ним Арахон совершенно изменившийся, облаченный в новую кожу – черную и зловещую.

Грудь его скрывала широкая кожаная куртка, застегнутая на животе широким поясом с выкрашенной черным бляхой. Темный плащ облегал его фигуру тесно, словно крылья жука, по контрасту со свободной пелериной, которую И’Барратора носил каждый день. Хольбранвер быстро сообразил, что было тому причиной. В подол плаща вшиты были металлические грузила. А он слышал о таком обычае, принятом среди серивских поединщиков. Служило это для того, чтобы плащ, сорвись он с плеч, мог служить оружием таким же грозным, как и клинок. Благодаря тяжести, его легко было набросить на противника или размахивать им в воздухе.

Под плащом, на боку фехтовальщика, виднелся контур приклада. В скромных домах на улице Аламинхо Хольбранвер не замечал тенестрелов. Он даже не знал, что у Арахона он есть, поскольку были они дьявольски дороги и опасны. Как видно, опасаясь воров, он держал его спрятанным под полом.

Высокие же сапоги на мягкой подошве ученый уже видел раньше, однако теперь к левому, чуть пониже голенища, привязан был второй кинжал. Близнец его висел на поясе подле многочисленных мешочков, содержания которых Хольбранвер не пытался даже угадать.

Только рапира была та же самая, очень длинная, простая, с корзинной рукоятью, побитой и выщербленной так, что непросто было угадать ее начальную форму. Однако теперь, вместе со всем остальным, казалась она куда опасней, чем обычно.

Когда И’Барратора махнул рукою ученому, тот заметил, что левая перчатка фехтовальщика изнутри покрыта пластинами зачерненного сажей металла. Он не понимал, зачем кому-то укреплять внутренности, а не тыльную часть ладони, но уже привык ни о чем не спрашивать.

Не спрашивал он и о неисчислимых следах на одежде, что привлекли его внимание. Швы на кафтане, заштопанные дыры на плаще, швы на перчатках… Это не была новая экипировка, закупленная наемником какого-нибудь рода. На этих вещах множество сражений оставили свои размашистые прощальные подписи шрамов, полос и царапин.

Хольбранвер почувствовал дрожь, словно глядел он на выглаженную неисчислимыми казнями рукоять палаческого топора или на железные сапоги с шипами, рыжими от крови.