Тенепад

Она посмотрела вперед и подумала, что там за высокой изгородью наверняка пряталось нечто прекрасное. Она будто служила неким пределом тьмы и света. Да, они остались без ключа, но если учесть их общее количество, то какая разница? Им всё равно не собрать все семь. Да и зачем вообще это нужно? Вдруг там за дверью, что они отпирают, притаилось нечто ужасное?

То, что ушло

Амалия Теннант выбрасывала всё, стоило лишь отвернуться. Всё, что считала ненужным хламом. А уж если Биллу – её второму мужу – случалось уехать по делам фирмы, пиши пропало. Всё, что плохо лежало: оставшиеся после ремонта материалы, забытые плоскогубцы, носки, затерявшиеся под креслом, или старые газеты с журналами – стремительно и без сожалений летело в мусор. Такой уж она была. Возвела порядок в культ. Наверное, так она прикрывала кавардак в собственной жизни. Страшный мучительный кавардак. Мало, кто знал, что Билл – это второй муж Амалии. Мало, кто знал, что с первым она прожила чуть более двух лет и даже родила ребенка. Мало, кто знал, что она бросила их обоих и удрала, сверкая пятками, в поисках другой жизни.

В старые времена, если женщина оставляла семью – это рассматривалось практически как преступление. Странно, что в современном мире подобное стало восприниматься иначе. Всё больше одиноких отцов. Амалия бросила свою семью, в один прекрасный момент поняв, что совершенно ничего не чувствует… что живет чужой жизнью и обрекла себя на затворничество слишком рано. Чувство вины не так-то уж сильно и терзало её, хотя, что же тогда заставило Амалию навечно стереть из памяти брошенных ею? Что заставило бороться с мыслями столь остервенело и, наконец, добиться успеха, сделав их обезличенными безымянными формами? Порой они всё же ненароком всплывали в памяти, преодолевая выстроенные заслоны, и тогда Амалия напивалась. Становилось легче. Но были времена, пока вина еще не разрослась настолько, чтобы дать цветы и плоды. И чуть позже, когда Амалия, пройдя через затянувшийся период беспутных гулянок, не принесших почему-то ни грамма радости, вышла замуж за Билла… вот тогда её по-настоящему стало накрывать. Ряд перенесенных венерологических заболеваний наградили Амалию бесплодием, и хоть у Билла уже имелись дети, и он никак не демонстрировал свое желание обзавестись еще парочкой, однако всё же попрекал жену ее немощью. Колко, мелко, незаметно, однако для Амалии – словно хлыстом, смоченным в лимонном соке и вываленным в соли, да по открытым ранам. Та жизнь, о которой она грезила, оказалась вымыслом. Старой конфетой в новой обертке. Наказание ли, всего лишь реальность? Кто знает? Во всяком случае, дожив до семидесяти двух, Амалия твердо поняла, что нет такого понятия, как «не своя» жизнь. Его придумали неудачники. Страшно, но факт.

Вся природа философии заключается в том, чтобы ответить на вопрос, в чем смысл жизни. Для кого-то он аморфный, для кого-то приземленно-простой. Кто-то хочет осчастливить себя, кто-то других, но, как ни крути, все вокруг хотят счастья. Просветленные и приземленные тянуться к одному и тому же ощущению, хотя Библия не спешит идеализировать это понятие, употребляя либо с приставкой «не», либо с отрицательным оттенком довольства. Амалия знала это очень хорошо, поскольку в свое время, когда вина давила ей на грудную клетку с такой силой, что едва позволяла дышать, она пыталась понять, а что собственно так манило её из семьи, ища ответы в Писании? Что звало?

Библия скорей склонна употреблять слово «радость». Радость души… но не за ней погналась Амалия. Радость душе такие вещи не приносят. Пока была молода, думала, что исправляет ошибку, но этот период не затянулся, особенно если сравнивать с оставшимися сорока пятью годами, когда чувствовала каждой своей клеточкой, что ежедневно расплачивается за свершенное ею преступление. Именно так – не ошибку, а преступление. До самого конца.