– Я знала одну… – продолжала Амалия. – Все считали ее ненормальной. Может, так оно и было, конечно, но по мне так проблема не в этом. Она в целом здраво мыслила, если бы не одно «но». Дора постоянно разговаривала со своим мужем, хотя тот уж лет пять, как помер. Она действительно видела его и бежала от людей, если те пытались вдолбить ей правду вещей. Она просто отключалась, когда реальность пробиралась наружу. В итоге у нее не осталось друзей, но этого Дора как будто не заметила – такая штука любовь…. Может, это какой-то посттравматический синдром? Она просто отказалась принять потерю мужа, и мозг стал выдавать галлюцинации, чтобы спасти тело. Тем более, если живешь с кем-то полвека, материала предостаточно. Так я себе это видела.
Джулиана понимающе кивнула. Раздражения на Марту поубавилось.
– Я попытаюсь поговорить с ней еще раз чуть позже.
Амалия коротко и еле заметно улыбнулась, а потом кивнула на горшок с таккой.
– Могу я спросить, зачем ты повсюду таскаешь этот чертов цветок?
– Красивый, правда? – вызывающе бросила Джулс.
–
– Затем, что его мне подарил человек, которого я любила.
– Так, может, уже стоит отпустить его? – заметила ровно Амалия. – А то еще ненароком сюда угодит? Ты же не хочешь для него такой участи?
Та смерила престарелую женщину в спортивном костюме злобным взглядом и значительно ускорила шаг.
– Это было не по-доброму… – тихо заметила Лидия, когда Джулиана отошла от них на приличное расстояние.
– А кто сказал, что я добрая? – Амалия сузила глаза, а потом окинула девчонку изучающим взглядом. – Какая милая футболка! Я так понимаю, ты умерла в лагере для толстяков? Я видела шоу про такие места. И вдруг, печенье?.. Какое несоответствие, надо же! Как же ты умерла, девочка?
– Я подавилась. – спокойно ответила та, и ни один мускул не дрогнул на ее лице.
– Ох… – скривилась Амалия. – Должно быть, это было очень неприятно.
– Нет, что вы! Жить – гораздо неприятней.
И Лидия не лгала. Для нее всё на самом деле складывалось не слишком удачно. Родители всячески чурались её, никогда не демонстрируя ни любви, ни привязанности, пряча в различного рода заведениях, из которых Лидия в буквальном смысле не вылезала. То в частной школе-пансионе, где жизнь казалась адом из-за постоянного презрения, издевок и полного отчуждения, то в лагерях для подростков с лишним весом, в которых обычно приходилось выворачиваться наизнанку, чтобы сбросить хотя быы десяток фунтов. Кто-нибудь знает, каково это бежать несколько километров, когда ты весишь, как касатка? Идти – и то сложно. А в таких лагерях каждый день – это бой и очень часто неравный. Однако Лидия стоически переносила все тяготы и удары, почти никогда не плача. Она существовала, словно зомби, у которого уже давным-давно нет ни сердца, ни души. Так… передвигается да жрет. Больше ничего. Единственной радостью Лидии оставалась еда, может, поэтому её похудательные успехи оставались весьма скромными. Но каждый справляется с душевными травмами, как умеет – кто-то скупает одежду целыми магазинами, кто-то ест холодильниками, кто-то забывается распутством.