Теневая Черта. Звездные ловцы. Звездный Рубеж

— Я осознаю опасность. Но у меня есть преимущество — она меня не ждет. Возле одного входного шлюза в стороне есть посадочная площадка, за которой не ведется наблюдение. У меня есть все опознавательные коды. Я потратил на это состояние еще тогда, когда там шло строительство.

— Гней, и все-таки я не думаю…

— Тебе меня не отговорить, Кассий. Это необходимо сделать. Так что давай оба слетаем и вернемся, прежде чем нас кто-нибудь хватится. Мы не сможем вечно удерживать Майкла, даже если прикуем его к стене.

— Я готов.

Уединившись среди любимых вещей, Шторм прошелся по кабинету, мягко дотрагиваясь то до одной, то до другой. На него нахлынули давно забытые, потрепанные временем чувства. Вряд ли их с Кассием можно было назвать психически нормальными. Множество тяжких решений и жестоких потерь превратили их в заскорузлых и безразличных ко всему людей.

Его беспокоили молодые, особенно Мыш. Последуют ли они по тому же гибельному пути? Он надеялся, что нет.

Шторм расхаживал по кабинету, что было для него не вполне обычно. Он осознавал опасности, которые таил в себе Мир Хельги, и сомневался, что в очередной раз выйдет сухим из воды.

— Нужно рискнуть! — прорычал он. — Нужно попытаться. Ключ где-то там. Если он вообще есть.

Проведя несколько минут с женой, он собрал снаряжение, которое держал наготове со времен строительства Фестунг-Тодезангста. Прощаться не стал.

Кассий знал, что делать, если он не вернется.

19. Год 3020

Лягуш очнулся в госпитале корпорации. Над ним склонились трое. Первый — медик Блейка, с которым он уже имел дело раньше. В качестве лакея корпорации Смайт был не так уж плох. Другой, с лисьими чертами и голодным взглядом, был ему незнаком. Третьей была Мойра. Малышка Мойра. Он попытался улыбнуться.

Он не сразу сообразил, что вокруг нет официальных лиц, и удивился.

Лягуш начал ругаться, будто заикающийся араб, а затем, когда язык наконец стал слушаться, прорычал:

— Проваливай отсюда, Смайт! Я уже полвека обхожусь без вашей помощи. Так что никаким фальшивым счетом за лечение Блейку меня не разорить.

— Все за счет заведения, Лягуш.

— За счет моей задницы! Блейк даже с прошедшим четвертые руки гондоном просто так не расстанется. — Он взглянул на Мойру, белокурого ангелочка, которая беспокойно ерзала на жестком стуле. Приняв беспокойство за смущение, он одарил ее слабой улыбкой. — Поговорим об этом позже.

Он яростно уставился на типа с лисьей мордой, который взгромоздился на невысокий комод, поставив ногу на пол.

— А ты кто такой, черт бы тебя побрал?

— Огаст Плейнфилд. Новостное агентство «Стимпсон-Грабовски». Обозреватель. Мне поручили сделать про вас репортаж.

— Гм? — Лягуш ощутил дурной запах стервятника.

Подобное отродье всегда оказывалось там, где можно было поживиться человеческой падалью.

Он снова посмотрел на Мойру. У той был встревоженный и усталый вид. В самом ли деле она просто за него беспокоилась? Или ее вконец замучили репортеры из голосети?

Лягуш не был любителем головидения, но смотрел его достаточно, чтобы знать: репортеры ради своих историй готовы на все и им неведома человеческая жалость.

Отчасти он опасался, что его подвиг возбудит их профессиональный интерес, но не предполагал, что они станут преследовать Мойру. У него уже были заготовлены для них несколько отборных фраз. Но Мойра… Она — всего лишь ребенок и вряд ли выдержит подобное давление.

Что могло значить спокойствие маленькой девочки для стервятника вроде Плейнфилда? Такие, как он, воспринимали всех и все как пушечное мясо для камеры, с помощью которой снабжали добычей чудовище в облике зрительской аудитории.

— Мойра, выйди на минуту. Мне нужно кое-что сказать этой твари.

От боли Лягуш с трудом соображал. Он был уверен, что Смайт, ушедший в соседнее помещение проверить показания мониторов, чем-то крайне возбужден. Как доктор он, может, был и неплох, но многое воспринимал чересчур серьезно.

Черт с ним, пусть переживает.

Мойра слезла со стула и молча вышла. В сдержанности на публике, как и во многом другом, она подражала Лягушу, по-своему выражая привязанность. Лягуша это приводило в замешательство. Как и многие, сдерживавшие свои чувства, он тосковал по ним у других. Для него это было поводом слегка приоткрыть душу. И это его пугало. Он мог угодить в ловушку, обнажив собственную ахиллесову пяту.

Он высказал репортеру несколько отборных фраз.

Потом еще несколько, злобных, цветистых и угрожающих. Плейнфилд выдерживал их натиск, будто гора, противостоящая многочисленным бурям, атакующим ее склоны.

— Что вы там нашли? — спросил он, когда Лягуш иссяк.

— Гм? Нашел? Ничего. Все ту же Теневую Черту и Солнечную сторону. И даже если бы я что-то нашел, все равно ничего бы не рассказал уроду вроде тебя.

— Я так и думал. Вы о многом болтали, пока были без чувств. Про желтое, про оранжевое. Доктор Смайт считает, что вам снились сны, но мне кажется иначе. Сны не вызывают лучевой болезни. Желтый цвет уже тысячу лет означает радиоактивность.

Лягуш столь сильно нахмурился, что его лицо на мгновение напомнило темноглазый чернослив.