Теневая палитра

Забавно, что Уилл решил, будто я люблю кофе с корицей, виной тому – наше столкновение на набережной и пролитый напиток. Моей настоящей слабостью были фруктовые чаи с такой порцией сахара, которая обещала инсулиновую кому после первого же глотка. Но после гибели Дэмиена кофе, который он пил без перерыва, стал моим личным хлыстом, напоминающим о моей вине.

К тому моменту, как Уилл вернулся за руль, я запустила руку в пакет в поисках чего-нибудь, чем можно было подсластить горечь на языке.

– Что за черт? – вырвалось у меня при виде нескольких упаковок «Твинки»[4].

Надо ли говорить, что после телефонного разговора Уилл и так не выглядел довольным, а мое явное отвращение к десерту, сделанному в лучшем случае из пластиковой стружки, только углубило складку на его лбу.

– В чем дело? Боишься растолстеть? – сухо прокомментировал он, заводя машину.

– Скорее, заработать дисфункцию пищевода. Это даже не настоящий бисквит. – Уж я-то знала толк в выпечке, и строки в разделе с составом не внушали доверия.

– Это все, что у них было, ты проспала две прекрасных закусочных еще час назад. – Веселье вернулось в голос Уилла, который теперь приобрел дразнящие нотки. – Если ты не хочешь, я с радостью избавлю тебя от мучений. – Он потянулся в мою сторону и, не отрывая рук от руля, откусил огромный кусок бисквита, который я даже не заметила, как развернула, пытаясь доказать свою точку зрения.

Святая Матерь Божья.

Легкость, с которой ему удавалось получить полноправное управление любой ситуацией, обескураживала, сбивала с толку и посылала жар в те места на моем теле, которые я предпочла бы оставить незаинтересованными, опасаясь, что попросту не смогу остановиться. Тот факт, что Уилл занимал собой все пространство салона, не имел ничего общего с его мускулистым телом или высоким ростом: все дело было в ауре, разрушающей мой самоконтроль по крупицам до той степени, пока оставшаяся часть меня не капитулирует.

Пока я боролась с непрошеными мыслями, Уилл устремил на меня взгляд, от которого в животе потеплело, а кончики пальцев ног в кроссовках поджались. Я сделала еще один глоток кофе, натянуто улыбаясь. Глаза Уилла ненадолго задержались на том месте, где мои губы коснулись стаканчика, а потом он снова наклонился вперед, и я завороженно наблюдала, как идеально ровные зубы вырывают остатки еды из моих пальцев.

– У тебя гиперфиксация на еде, знаешь ли, – хрипло проговорила, вспоминая вечер в кафе и чертовы конфеты в амфитеатре.

Вместо ответа он устремил взгляд вперед, на дорогу, медленно пережевывая сахарное недоразумение.

– Может быть, – задумчиво проговорил Уилл. – Пока не нашлось что-нибудь, что сильнее захватит мое внимание. – Я понятия не имела, как выглядит красный цвет, но была готова поспорить, что после его комментария именно в этот оттенок окрасилось все мое лицо. – В другом пакете есть сэндвичи и фрукты, – как ни в чем не бывало продолжил он, ведя машину.

– Я… Да ты… – Возмущенно оглянувшись, я подхватила второй пакет, проверяя содержимое. Пара сэндвичей с сегодняшней маркировкой, упаковка вяленого мяса, чипсы и нарезанные аккуратными кубиками кусочки фруктов в пластиковой прозрачной упаковке.

– Всегда пожалуйста.

– Спасибо. И спасибо за это, – я указала на плед на своих коленях, – ничего не могу поделать с собой, в дороге всегда клонит в сон.

– Поэтому ты не водишь сама? – спросил Уилл.

Еда чуть не встала поперек горла, но раз уж парень задержался в городе и характер нашего общения резко изменился, думаю, стоило немного открыться. Помимо отсутствия денег на покупку собственного автомобиля был гораздо более важный фактор, мешающий мне жить полноценно, впитывая разнообразие красок мира.

В некоторых штатах люди с изъянами, подобными моему, успешно сдавали экзамены, но шансы были невелики, а желающих единицы. Часто монохромазии сопутствовала светобоязнь, которая в определенную погоду не давала увидеть вспышку сигнала светофора, не говоря уже о риске столкновения, будучи ослепленным встречными фарами.

– Думаю, я могла бы рискнуть получить права, но предпочитаю этого не делать. У меня монохромазия – это нарушение зрительного нерва, когда человек видит только один оттенок в цветовом спектре. – Мои пальцы теребили плед в местах, где между изображениями облаков проступала более темная ткань. – Я с детства знаю, что небо голубого цвета, но что это значит, не имею ни малейшего понятия. Иногда мне удается распознать, что человек одет в черное или белое, я все равно вижу их сквозь пелену сиреневого спектра, но почти научилась различать. Кто-то видит мир вообще без красок, так что мне еще повезло.

– Вот почему ты так одеваешься и красишь волосы в сиреневый, – подметил Уилл.