Теневые блики

Когда мы приехали ко мне, я вывалила Полынь из кеба, щедро заплатила кучеру и с третьей попытки затащила Ловчего в дом по излишне крутому крыльцу. Я замешкалась в коридоре, но в итоге приволокла куратора на кухню и, не мудрствуя лукаво, разложила прямо на полу. Зато все необходимые материалы рядом, что вы на меня так осуждающе смотрите?

Потом я померяла пульс Полыни, послушала дыхание, провела внешний осмотр. По результатам обнаружились: сломанная голень, многочисленные порезы и пробитая в районе виска голова, потенциально опасная сотрясением мозга. Наложив шину на ногу, я начала умывать Полынь. Я надеялась, что не только добавлю лоска своему трупоподобному куратору, но и смогу привести его в чувство, дабы услышать дальнейшие инструкции.

Но пока, раз он никак не очухается…

Я осторожно взяла Полынь за левую руку, поднимая ее и поворачивая ладонью к себе. Раздвинула широкие металлические браслеты, полностью закрывающие предплечье Внемлющего, и, не мигая, уставилась на мерцающие алым линии под многочисленными татуировками.

Да. Есть вещи – не скроешь. Сколько хочешь перебивай их черными изображениями полуголых фей и трехмерными треугольниками, а в один прекрасный день они все равно засветят тебя не с лучшей стороны перед всем честным народом.

С запястья Полыни на меня смотрело миндалевидное око, вписанное в ромб. В него летели пять тонко вычерченных, графичных кинжалов.

Так вот почему куратор так дернулся, когда я на днях ляпнула про то, что «у тебя на левой руке должна быть татуировка» – она действительно там была.

Вот почему его братья и сестра учились в Академии бесплатно – родители тупо продали одного из сыновей за хорошую цену, ведь никто не станет теневиком по доброй воле.

И все эти запредельные умения, в которых весь мир подозревает Ходящих – кажется, сегодня я имела честь созерцать чуть ли не полный букет в исполнении Полыни. Пять ножей на татуировке… Хм… Как он там сказал? Блекнуть, Прыгать, Скользить? Видимо, читать мысли? И еще что-то, явно связанное с часами на груди?

Глубокий алый цвет татуировки выныривал сквозь слои остальных рисунков, с энергией утопающего стремясь наружу. Я, со смешанным чувством ужаса и предвкушения, коснулась «ока» пальцем.

– Кхе-кхем, – сказал Полынь, открыв глаза.

Я вздрогнула, на добрые полметра подлетев над кухонным паркетом.

– Оклемался? – оклемавшись сама, с идиотской улыбкой кивнула я.

Ловчий скосил взгляд на мои ладони, истерично сжимающие его запястье. Я, охнув, отцепилась от него и на всякий случай немножко отползла вбок. В воцарившемся молчании хорошо было слышно жужжание шмеля, заблудившегося среди сервантов.

– Спасибо, – кивнул Полынь.

Не знаю, как, но и лежа на спине на голом полу, он проделал это с достоинством.

– Полынь, – я набрала воздуха в грудь, чтобы задать мучавший меня вопрос, но в итоге запнулась.

Куратор меж тем резво сел, пощупал шину на ноге, показал мне большой палец с соответствующим радостным выражением лица и встал, опираясь обо все, до чего дотягивался. Покрытый бабушкиным пледом стул немилосердно заскрипел, но согласился поддержать Внемлющего.

– Мне пора идти. Спасибо, Тинави, – сказал куратор.

– Прямо сейчас? – взвыла я.

Полынь пожал плечами и поморщился от боли. Сверился со своими часами, которые чудом остались целы в сегодняшней заварушке:

– По-хорошему, уходить надо было сразу. Мне повезло, что все в Шолохе были отвлечены теми разрушениями, которые ты умудрилась устроить на дворцовом острове. Ты дала мне фору. Но сейчас наверняка уже разбираются, что случилось в храме… И мои Умения не останутся незамеченными – их засекли охранные имаграфы с детекторами запредельного, наш маньяк – надеюсь, он уже в камере, – садовник и еще прах знает какие свидетели… Нет, времени совсем не осталось, – Ловчий покачал головой.

– Что, так ничего и не объяснишь толком? – кисло протянула я, глядя на то, как резво он скачет по кухне на одной ноге и собирает свои промокшие шмотки, развешанные на бельевых веревках.

– Пусть для тебя будет утешением то, что ты мне тоже ничего не объяснишь, – пожал плечами Полынь, лихо обматывая свою хламиду вокруг шеи. – Например, не объяснишь то, откуда у тебя внезапно взялись силы на разрушение целого храма, – продолжил он, осторожно натягивая на поврежденную ногу широкое голенище сапога и легким заклинанием, сброшенным кончиками пальцев, распахивая кухонную дверь: – Или то, почему у тебя на чтении мыслей изначально стоит сильнейший блок…

Он подхватил со стола свою кожаную сумку, резво перекинул через плечо и поковылял, хмурясь, по коридору:

– Ну и, наконец, то, зачем при всем при всех твоих цветущих способностях нужно было ломать комедию про «калеку».

Странная, хромающая, пятнистая фигурка Полыни, бренчащая и звенящая на каждом шагу, стремительно удалялась. На секунду притормозив перед зеркалом, куратор оценивающе цокнул языком на собственное отражение.

– Полынь, какого хрена?! – с негодованием выдохнула я, вскакивая с пола.

Он уже схватился за ручку входной двери.

Затормозил и, поколебавшись, обернулся: