Тени былого

Когда утром там появился Леон, он пришел в ужас, что его господин всю ночь провел на ногах, и прямо высказал свои чувства по этому поводу. Герцог подергал его за кудрявую прядь и, уже позавтракав, спустился в каюту, где и проспал до самого Дувра. Там он проснулся и с надлежащей томной небрежностью сошел на берег в сопровождении Леона. Гастон высадился одним из первых, и к тому времени, когда герцог вошел в гостиницу на набережной, хозяин был весь к услугам его светлости. В отдельной комнате их ждал на столе второй завтрак.

Леон оглядел кушанья с заметным неодобрением и немалым удивлением. На одном конце стола красовался большой кусок английского ростбифа в соседстве с ветчиной и тремя каплунами. Другой конец занимала жирная утка, пудинги и всякое печенье. Между всем этим стоял графин с бургундским и кувшин пенящегося зля.

– Ну-с, мой Леон?

Леон обернулся. В комнату вошел герцог и, остановившись у него за спиной, изящно обмахивался веером. Леон сурово посмотрел на веер, и, прочитав осуждение в его глазах, его светлость улыбнулся.

– Веер не снискал твоего одобрения, дитя?

– Он мне совсем не нравится, монсеньор.

– Ты ввергаешь меня в уныние. А что ты думаешь о нашей английской еде?

Леон покачал головой.

– Ужасная, монсеньор! Она… она barbare![49] Герцог засмеялся и сел за стол. Леон тотчас подошел к нему, намереваясь встать за его стулом.

– Дитя, заметь, что стол накрыт на два прибора. Садись. – Он развернул свою салфетку и взял нож и вилку для разрезания жаркого. – Не попробуешь ли утку?

Леон робко сел.

– Да, пожалуйста, монсеньор.

Герцог положил кусок на его тарелку, и он принялся за еду – стеснительно, но изящно, как увидел Эйвон.

– Значит… значит, это Дувр, – вскоре сказал Леон вежливо-светским тоном.

– Ты прав, дитя, – ответил герцог. – Это Дувр. Так ты изволишь его одобрить?

– Да, монсеньор. Как-то странно видеть, что все вокруг английское, но мне нравится. Хотя, конечно, не понравилось бы, не будь здесь вас.

Эйвон налил себе в рюмку бургундского.

– Боюсь, ты льстец, – сказал он укоризненно, Леон улыбнулся.

– Нет, монсеньор. А вы заметили хозяина?

– Я хорошо его знаю. И что же?

– Он такой маленький, такой толстый, с таким красным-красным носом! Когда он вам кланялся, я подумал, что он вот-вот лопнет! Так забавно! – Его глаза заискрились смехом.

– Гнусная мысль, дитя мое. Видимо, чувство юмора у тебя довольно черное.

Леон радостно хихикнул.

– А знаете, монсеньор, – сказал он, борясь с неподатливым суставом. – Я в первый раз увидел море только вчера! Оно просто чудесное, только сначала оно у меня внутри все взбалтывало. Вот так! – Он изобразил рукой волнистое движение.

– Мой дорогой Леон! Право, это не тема для обсуждения за едой. Ты вызываешь у меня дурноту.

– Вот и оно вызвало у меня дурноту, монсеньор. Но меня не стошнило. Я очень крепко сжал губы…

Эйвон взял веер и звонко щелкнул Леона по пальцам.

– И продолжай их сжимать, дитя, прошу тебя! Леон потер руку, глядя на герцога с обиженным удивлением.

– Да, монсеньор, но…

– И не возражай.

– Да, монсеньор. Я и не хотел возражать, я только…

– Мой милый Леон, ты уже возражаешь. Ты меня утомляешь.

– Я просто хотел объяснить, монсеньор, – с достоинством ответил Леон.

– В таком случае, пожалуйста, воздержись. Сосредоточь свои силы на утке.

– Да, монсеньор. – Примерно три минуты Леон ел молча, но потом опять посмотрел на герцога. – А когда мы начнем ехать в Лондон, монсеньор?

– Какое оригинальное выражение! – заметил герцог. – Ехать мы начнем примерно через час.

– Значит, когда я кончу мой dйjeuner[50], мне можно будет пойти погулять?

– Я крайне огорчен, что вынужден отказать тебе в моем разрешении. Я хочу поговорить с тобой.

– Поговорить со мной? – повторил Леон.

– Безумие, по-твоему? Я должен сказать тебе нечто важное… Ну, что еще?

Леон разглядывал кровяную колбасу, и на лице у него было написано отвращение.

– Монсеньор, это… – брезгливо ткнул он пальцем. – Этого люди не едят! Фу!

– С ней что-нибудь не так? – осведомился герцог.

– Все не так! – категорично заявил Леон. – Сначала корабль сделал так, что меня затошнило, а теперь меня снова тошнит от… Вот от этого! Монсеньор, не ешьте этого, не то ва…

– Прошу, не описывай мои предполагаемые симптомы вдобавок к своим, дитя. О, бесспорно, тебя подвергли мучениям, но постарайся забыть! Съешь что-нибудь сладкое.

Леон выбрал пирожное и откусил кусочек.

– Вы всегда едите в Англии такое, монсеньор? – спросил он, указывая на ростбиф и пудинги.

– Всегда, дитя мое.

– Мне кажется, будет лучше, если мы тут не станем задерживаться, – заявил Леон. – Я уже сыт.

– Ну, так иди сюда. – Его светлость уже перешел к камину и сел на дубовую скамью.

Леон послушно сел рядом с ним.

– Да, монсеньор?

Эйвон поигрывал веером, у его рта залегли мрачные складки, он хмурился, и Леон ломал себе голову над тем, почему его господин вдруг рассердился на него. Внезапно Эйвон взял руку Леона и сжал ее прохладными сильными пальцами.