Тени Донбасса. Маленькие истории большой войны

Сейчас Сергей закончил работу над настоящим шедевром — проектом вокзала для монорельсовой железной дороги, называемой маглев. Этот маглев был настоящей фантастикой — красивые вагончики бесшумно проносились по ажурным эстакадам, словно сбежав из научно-фантастического фильма. Для такого транспортного чуда и вокзал должен был быть под стать — и Сергей был уверен, что его проект идеально подходит, ведь в нем сплелись воедино традиционная русская архитектура, унаследовавшая от деревянного зодчества замысловатую ажурную вязь, и устремленные ввысь, в космос, к звездам современные линии.

Да, Сергей был полностью уверен в том, что его проект идеален, однако оценят ли его другие, те, кто будут его принимать? Люди разные. Кому-то идея Чичагова может показаться излишне консервативной, лубочной; другим, наоборот, может не понравиться новаторство. А кому-то и сам Сергей Чичагов может быть не по душе. Он же не доллар, который любят все…

Когда человек сделал все, что мог; когда выложился по полной и все силы своей души влил в свою работу; когда сделал все, что мог, наступает время, когда от тебя уже ничего не зависит. До сдачи проекта оставалась неделя. Приходилось ждать.

А ожидание — одно из самых тягостных для человека состояний. В этот момент к нему, как мотыльки на свет лампы, слетаются темные мысли, сомнения, опасения. Что делать в такой ситуации? Рациональность подсказывает: выбросить все тревоги из головы и ждать. Возможно, это хорошая идея — если бы так просто можно было взять и отбросить все тревоги и сомнения…

До сдачи проекта оставалось время — три недели, и Сергей просто не знал, чем себя занять в эти дни. Как это часто бывает, идея пришла ему во сне, точнее, не совсем идея…

* * *

Ему снилось, что он — воин. Непривычная тяжесть щита на одной руке, в другой — древко длинного копья, упертое в землю тупым концом, острием целящее в дальний горизонт, у которого видна темная масса, словно туча опустившаяся на землю. Он знает, что это за грозная туча — это приближается татарское войско. Огромное, несть им числа. Подходят они от Ивановских слобод. Но Сергею почему-то совсем не страшно — может, потому, что он знает, что рядом с ним друзья. Пахом, Ипатий, Феодул, Иаков…

Позади медленно течет река Волга. За ней — Кострома-город. Намедни они стояли ночным привалом у самой Костромы, у длинного озера — старицы реки. Носящей то же имя, что город (или город назвали по реке? Бог весть; давно это было…).

Они знали, с чем идут к городу Костроме: грозный враг, опустошивший, по словам некоторых, и сам Киев, теперь повернул к северу. Татары — как саранча; сколько в стаю саранчи из луков не пали, толку не будет.

Сергей отмахнулся от грустных мыслей, как от овода: нечего унывать, двум смертям не бывать. Чем себя томить предчувствиями — надо отвлечь помыслы от темных предвестий будущего. Будущее малой дружине доброго ничего не сулило — их, если говорить просто, выставили слабым заслоном, чтобы не разгромить, не обратить вспять и даже не остановить навалу гога и магога; нет, они должны были лишь замедлить соколиный лёт татарской конницы. Умереть до единого, но замедлить настолько, чтобы мирный люд Заречья успел пересечь Волгу и укрыться за костромскими стенами… пока.

Падет и грозная Кострома; не удержат крепкие стены и башни татарской орды, как не удержали ее громадные, в две сажени толщиной и почти двадцать высотой, стены Киева. Но Русь жива будет! Кто может, уйдет на север, в леса, ковать мечи с топорами, справлять копья с рогатинами, сколачивать щиты да готовить стрелы — чтобы однажды вернутся сюда и вновь отстроить разрушенное.

Но то будут уже какие-то другие люди: например, сыновья Сергия, Косьма, да Трофим, да Мирон… Сам он поляжет здесь же, и кости его хорошо, если сама мать сыра земля погребет. Хорошо, хоть перед боем исповедаться да причаститься сподобил Бог — в маленькой не то избе, не то храмине отца Иова у Святого озера…

— Так ты, Ипатий, пошто так и не рассказал, отчего то озеро Святым зовется? — спросил Сергей у ратника, стоявшего с ним плечом к плечу. Ратник тот был русым, по широкому лицу щедро рассеяны веснушки. Сам Ипатий, сын Власиев, был костромич, что было зело кстати — их десятку не требовалось, подобно иным, долго искать ни прокорм, ни постой, ни дорогу. — Ужель от кельи отца Иова?

— Да что ты, — степенно ответил Ипатий. — Отец Иов тут давно, конечно, обосновался, но Святым озеро стало еще при прадедах. Говорят люди, что князь Георгий, прозванный Долгоруким, когда здесь еще засеку сверял и о граде только думал, да у Бога просил знамения, забрел к источнику, из коего мы и почерпали, и в кустах увидел образ Богородицы. Счел он, что это знак: город-то звался сперва Богородицк-Костромской, да за сотню лет это забылось, народ-то ленив, Кострома — и Кострома…

Сергей бросил взгляд на темное пятно на горизонте. Зловещая «туча» приближалась, словно само дневное небо свивалось свитком, обнажая скрытую синевой темень ночи без звезд и месяца…