«Так, — он долго смотрел на неё снизу вверх, с удовольствием созерцая запылавшие щёки, а потом тихо и обречённо засмеялся. — Вы уговорите и камень, леди Синна, а я не каменный… Но не забывайте, что я всё-таки королевский Коготь».
«Конечно, — важно кивнула она, снимая воображаемую соринку с его плеча. — А ещё Вы мой менестрель…»
— Почему ты не послушала его тогда? — прошептала Синна в душный пыльный воздух, пальцем чертя узоры на простыне — когда-то белой, но посеревшей от грязи. — Почему, безмозглая ты кукла?…
И ведь правда — следовало бы. Линтьель всегда знал, какой выбор наиболее разумен. Возможно, поэтому он продолжал звать её «миледи» и не позволял себе не то что смелого жеста — смелого слова.
«Мы должны помнить, кто мы такие», — говорил весь его вид, когда он — гибкий и изящный, как хлыст, и ещё больше похудевший от тягот дороги, — возвращался по вечерам. Потом он начинал говорить, хотя Синна ни о чём не спрашивала, и на виске у него утомлённо пульсировала жилка — непреклонно, как и каждое взвешенное, холодное слово. Даже прекрасные песни Линтьеля теперь казались Синне рассудочными, когда она вспоминала их.
Как там начиналась старая «Лунная баллада»?… Она была в моде, пожалуй, ещё в годы юности двоюродной бабушки Квенир, но в исполнении Линтьеля всегда обретала новое очарование.
— Но солнце восходит так рано, — вполголоса протянула Синна, мысленно плюнув на предупреждения менестреля о тонких стенах и слышимости, — что ранят сердце его лучи…
— …Стань же моею луной и завладей небом, — прежним, медово-бархатным голосом пропел Линтьель от двери. Синна вздрогнула и вскочила.
— Вы уже вернулись? Так рано?…
— Она приплыла сегодня утром, миледи! — шагнув к Синне, Линтьель схватил её в объятия и закружил, ошалевшую, по комнате. А потом засмеялся — она так давно не слышала его смеха… — Королева Хелт в Хаэдране. Мы дождались.
Уходя на церемонию в одиночестве и строго-настрого наказав Синне оставаться в гостинице, Линтьель не учёл сразу несколько обстоятельств. Во-первых, за последние дни четыре стены осточертели Синне; ей, привыкшей к просторным каменным лабиринтам замка Заэру и бескрайним пшеничным полям, казалось, что ещё один час созерцания плесени её добьёт. Во-вторых, она давно мечтала посмотреть на Хелтингру — эту новую королеву Севера, первую в Альсунге правительницу-женщину, одно имя которой всю осень повергало Ти'арг в ужас. Как только Линтьель рассказал ей, что Хелтингра прибудет в Хаэдран, чтобы окончательно сделать его оплотом Альсунга и наблюдать вблизи за своей кампанией, Синна поклялась себе любой ценой взглянуть на неё. Слухи о магическом даре Хелт только укрепляли её бешеное любопытство и — что уж скрывать — нечто вроде зависти.
Ну, а в-третьих — Синна всё-таки была дочерью своего отца, плоть от плоти Заэру. Она всегда поступала так, как считала нужным, даже если не спорила в открытую.
Поэтому победа Линтьеля над ней была мнимой. Совершенно точно.
Ведь так?…
Из окна Синна пронаблюдала, как менестрель вышел из гостиницы и бесшумно двинулся в глубь города. Очень быстро он пропал в запрудившей улицы крикливой толпе. Синна закрыла ставни и бросилась к сундуку, чтобы достать плащ с капюшоном и серое платье рыбачки. В спешке переодевшись, окинула придирчивым взглядом себя в крошечном грязном зеркальце. Какая же она бледная и как подурнела…
Ничего, сейчас это только к месту.
Когда Синна поворачивала ключ в замке, руки у неё тряслись от страха и приятного возбуждения. И, перебежками следуя за толпой по городу, она всё никак не могла унять эту дрожь.
В ней пробудилось всё нежное, наивное и воздушное, что она так долго и старательно подавляла в себе чужими фразами о долге. Он будет там — её герой, её воин и менестрель, надежда Заэру. Будет там вместе со всеми, чтобы оценить охрану Хелт и доиграть последний аккорд своего великого плана.
Совсем скоро — может быть, уже завтра. Торопиться им некуда.
Совсем скоро он убьёт её.
Бездетная Хелт не успеет назвать преемника, Альсунг будет в смятении, и война быстро сойдёт на нет. Пока на севере разберутся, что к чему, король Абиальд вышлет Ти'аргу помощь. Синна ни минуты не сомневалась, что отец посоветует ему именно это.
Да, всё будет так. Всё должно быть так. И она станет частью истории.
Синна чувствовала, как дорелийская отвага кипит в ней — плавится радостным безумием, переливаясь в рыжину волос. Опомнившись, она надвинула капюшон, сбитый холодным предзимним ветром.