Тени имён на тарусских холмах

В день ангела бабушки нашей
У внучки забот полон рот:
Как выбрать вкуснее и краше
В Филлиповской булочной торт.

А после семейные сцены:

Знакомство внучат и возня.

Три брата моих – три кузена

Вкруг ёлки обводят меня.

Пальто отрясают в передней,

И снова протяжный звонок.
Старушка, не снявши передник,
На детский спешит голосок.

И дед осторожной походкой,

Побрившись, выходит к гостям.
Как день угасающий, кротко
Он чуть улыбается нам.

Родные и слева, и справа -

Морозная темь за окном.
В таком же счастливом составе
Уже не собраться потом.

Команда надёжная в сборе –

И можно на вёсла налечь!
Так жутко, так весело в море –
И скрыта до времени течь.

Архиповна и Настя

Архиповна была маленькая, морщинистая, с тощим пучком седых волос на затылке и при этом не по возрасту живая, сноровистая и острая на язык. Про неё мне рассказывали родители. В Москве в те достопамятные времена няни по уходу за детьми были в большой цене. Отпуск по случаю рождения ребенка предполагал 3 месяца, а как известно, бабушка есть ни в каждой семье… Папа настаивал, чтобы мама вышла на работу, отнюдь не из-за ее символической зарплаты. Он полагал, что ей будет хорошо в кругу милых интеллигентных людей, где ее ценили за широту интересов и тонкий художественный вкус. Работали они в одном из лучших в Москве академических институтов с устоявшимися традициями, вместе в обеденный перерыв ходили в столовую.

Архиповну, несмотря на ее почти 80 лет, рекомендовали как отменную прачку. Свою карьеру она начала ещё до революции у купцов. Но у каждой медали, как водится, две стороны. У Архиповны была своя хорошо отлаженная система по закаливанию младенцев. Она ловко смиряла меня свивальником (гарантия, что ножки не искривятся) и выносила гулять по любой погоде, нередко пятки мои зимой торчали наружу, но тем не менее я у неё не простужалась. Вместо оставленного прикорма давала тряпочку с нажёванным хлебом, и злые языки утверждали, что мой здоровый сон продлевался не без помощи маковой настойки. Иногда её навещал внучатый племянник, молчаливый подросток с иконописным лицом, кажется, сирота, ему она и передавала кульки с крупами, полагая, что доверчивые, вечно занятые хозяева никогда не проверяют свои скудные запасы… Любимым ее занятием было пить на коммунальной кухне крепкий до горечи чай с чем-либо в прикуску и с высоты опыта поучать товарок. Свою преемницу Настю, которая не без крестьянского лукавства посетовала, что не умеет готовить по-городскому, Архиповна напутствовала следующим образом: «В деревне жила? Жила. Свиньям варила? – Варила. А им и подавно сваришь!»

Нахлынувшие из разрушенных деревень обездоленные молодки, как в свое время продавщицы из рассказов О. Генри, искавшие миллионера, мечтали устроиться не нянькой к ребёнку, а домработницей к овдовевшему полковнику, а то и к генералу: сначала экономка, а потом и гражданская жена…

Брать молодую деревенскую девчонку мама не хотела. На её глазах у соседей гулящая разбитная Валька запирала ребёнка и бегала на свиданья. Видели, как она развлекается с солдатами, отпуская коляску по наклонной дороге, чтобы солдатик ее геройски ловил.

Случай привел к нам Настю. Была она статная, степенная, лет за пятьдесят, голова обвязана косынкой узелками наверх, речь певучая, неторопливая, с особым смоленским выговором. История ее типична для того времени. В тридцатые годы всю её большую работящую семью раскулачили и сослали в Сибирь. Из родни у нее осталась только младшая сестра с ребенком. Настя изредка ездила к ней в Люблино. Сама Настя замужем не была, несмотря на свою явную привлекательность даже в пожилые годы. По выходным в свободную минуту, медленно шевеля губами, Настя пыталась читать писание. Меня она учила молиться и целовать крестик. Стоило мне помолиться при няне, как я находила на полу серебряную монетку…Только позднее я догадалась о природе их зарождения в нашей квартире…

Мои крещённые родители, воспитанные на христианских ценностях, знали о сотрудничестве советской церкви с КГБ, тайна исповеди нарушалась, и, возможно, поэтому меня не крестили…