Тени исчезают в полдень.Том 2

– Ой, у нас гости на дворе! Чего же Митя не сказал ничего? – тягуче пропела она, улыбаясь. Но улыбка вышла вымученной и жалкой.

Захар быстро взглянул на Степаниду, потом хотел еще что-то сказать Фролу, но только махнул рукой:

– Пойдем, Петр Иваныч.

– Да заходите в дом, что же вы? – проговорила Степанида.

– Ну-ка, не мозоль глаза людям! – прикрикнул на нее сверху Фрол. – Пошла в погреб, так иди…

И они разошлись в разные стороны: Захар с Петром Ивановичем – обратно на улицу, а Степанида – в глубь двора, в сарай.

На улице Смирнов несколько раз оборачивался в сторону кургановского дома. Фрол все еще черным столбом торчал на поветях. Упершись грудью о черенок вил, он смотрел им вслед. И Смирнову показалось, что председатель чувствует этот взгляд.

В конторе было жарко натоплено, так жарко, что окна «плакали» крупными ручьями, словно на улице шел дождь. Захар, не раздеваясь, присел к столу и закрыл лицо ладонями.

В другой комнате громыхнули ведром. В дверях показалась Наталья Лукина.

– Надо что-нибудь, Захарыч? – спросила она.

Председатель потер жесткой ладонью защетинившееся лицо:

– Не подъезжали еще члены правления?

– Пока едут.

– Что они, дьяволы! Было же сказано всем – к девяти. Как станут подъезжать, наших собирай.

Захар поднялся и стал расстегивать полушубок.

– Ну и зверь у вас Фрол этот, – сказал Петр Иванович. – Ночью с ним один на один страшно оставаться.

Председатель, вешая полушубок на гвоздь, посмотрел на Петра Ивановича и неопределенно пожал плечами.

– Жулик он, по глазам видно! Спекулянт, только что мы убедились! Я боялся, как бы вилами он нас сверху не пырнул…

– Убедились, верно, – тихо проговорил Захар. – А вот вчера он даже мертвую коровенку пожалел. Чтоб не продрать ей бок по мерзлым кочкам, на себе из загона вынес…

– Он лучше бы живых пожалел! Сообразил, когда сеном торговать…

Захар слушал Смирнова, чуть покачивая головой. Когда Смирнов умолк, председатель вздохнул:

– Не верю я все-таки, Петр Иванович, хоть и убедился…

– Что?

– А что сено Фрол повезет продавать.

– Зачем тогда воз навьючивает?

– Не знаю.

Теперь Петр Иванович пожал плечами:

– Тогда я тоже ничего не понимаю. Нянчитесь, выходит, вы с ним… Дело ваше. Я бы такого, попадись он мне на фронте…

– С фронта Курганов, между прочим, пришел полным кавалером ордена Славы…

Редактор удивленно вскинул голову.

– А ты военный. Ты знаешь, что ордена даром не дают…

Смирнов вдруг изменился в лице, опустился на свое место.

– Петр Иванович! – тревожно вскинул голову Большаков.

– Ничего, ничего… Сейчас пройдет.

Тикали на стене часы, роняя секунды. Тик – секунда, тик – секунда. Капают, как капельки: одна за другой, одна за другой. Капельку с земли не поднимешь, малую секунду не воротишь.

Никогда Петр Иванович не обращал внимания на секунду, не жалел, что она тикнула и прошла без пользы. А теперь отчетливо ощущал, какой она длины. Каждая секунда представлялась ему в виде крохотной черточки. Чиркнула – и нет ее. Звук от маятника еще слышится, еще живет, а секунда умерла уже навсегда. И больше никогда не вернется…

Сыпались и сыпались на пол со стенки секунды, как горошины…

– Ордена, это верно, даром не дают, – проговорил наконец Смирнов. – Но, черт возьми, прямо какой-то заколдованный круг получается. Ведь я чувствую – не любишь ты Фрола. Да и за что любить такого? А защищаешь вот, кажется…

– Не люблю, говоришь, а защищаю? Да нет, не те слова. Не доверяю я, что ли, ему. Впрочем, так же, как и Устину.

– Вот как! А Морозову по какой причине?

– Сложные тут причины, не объяснишь их враз-то. Курганов… Видишь ли, Петр… Я вот до сих пор холостой…

– Да слышал я кое-что об этой… истории, Анисим как-то рассказывал…

– Анисим? – переспросил председатель. – Ну вот, видишь. Человеческая обида – она долго помнится. Умом я Курганову давно простил, а сердце до сих пор при встрече холодеет к нему. И кроме того, оба, и Устин и Фрол, какие-то… ну, что-то вроде прячут в себе от людского взгляда. А я не могу понять что. Может, пустяк какой… А может, вообще ничего не прячут. А вот сдается мне – и все. Поэтому… не доверяю.

– Не доверяешь?.. Но ведь Морозов бригадир.

Захар бросил карандаш, которым чертил в тетрадке, сказал:

– Ну, с бригадирством его история давняя и сложная. Жизнь, она ведь вообще… не азбука, словом… Когда ставили бригадиром – доверял.

– Но что же произошло в таком случае? – спросил Смирнов. – И когда?

– Что и когда? – Захар задумался. – Что ж, если поразмыслить, можно и ответить, однако. И насчет Фрола одновременно. Это, пожалуй, как время года меняется, незаметно. Была зима, но когда-то выдался теплый денек. Один, другой… Не заметил. Потом и с крыш закапало. Думаешь – так и должно быть. Снег осел, ручьи побежали, Светлиха вон вскрылась. Все ничего, все это видел не раз. А потом глянешь на луга, а они зеленые. Вон что! А ведь месяц-полтора назад вьюга по ним гуляла! Непонятно?

– Не очень, – согласился Смирнов.