Они не стали задерживаться на площади, чтобы разогнать или потрясти собравшейся народ, который сам разбегался перед ними, а пошли прямиком к городским воротам, куда за ними проследовали пёстро разодетые пажи с зажатыми в подмышках медными трубами фанфар и едва поспевавшая за ними пятёрка барабанщиков, тащивших инструменты на скрюченных под тяжестью горбах.
Странное чувство возникло в груди Янса — ноющая и сдавливающая внутренности тревога, говорившая ему позаботиться о своей шкуре и благоразумно удалиться на самый край площади и следить оттуда, готовым в любой момент окончательно дать дёру, но в то же самое время его неудержимо влекло в самую середину площади, он хотел быть как можно ближе к колонне, когда она пойдёт назад, и эта мысль вызывала в нём азартный и фанатичный трепет человека, желавшего прикоснуться к чему-то непостижимому и опасному.
— С фанфарами и глашатаями… — почти неслышно прошептал он издевательски сказанные им вчера слова, и дурная ухмылка исказила тонкие губы.
И вновь наступило ожидание, но ещё более томительное и изнуряющее. Убийца ходил по небольшому кругу, обратившись в слух, и от всего сердца проклиная решивших внезапно проржаться лошадей или забредшего на площадь в поисках зрителей и пропитания нищего музыканта с деревянной свирелью. Однако не прошло и полного душевных мучений часа, как в воздухе раздалась первая звонкая нота, а затем к ней присоединились остальные медные глотки. Их поддержала низкая, тягучая и гипнотическая пульсация больших барабанов. Сама мелодия не отличалась особой сложностью и замысловатостью, её бы смог запросто напеть любой человек, но при том она в пару мгновений внушала чувство чего-то величественного и грандиозного, и исполненная с надлежащим умением возле создавших коридор из двух обращённых друг к другу шеренг гвардейцев создавала поистине помпезный эффект.
Едва музыка стихла, как в воротах показалась колонна лёгких всадников из числа стражей, а за ними выехала дюжина облачённых в полные латные доспехи рыцарей, державших в руках длинные пики, на которых поочерёдно развивались флаги королевства Эрсум и гербовые знамёна герцога-посла. Следом ворота миновала вереница из десяти повозок, среди которых ехала роскошная, обильно украшенная сложной резьбой и запряжённая четвёркой белоснежных породистых коней карета с узорчатыми занавесями из плотного, но мягкого и пушистого бархата на окнах, закрывавших не менее дорогой и удобный салон от любопытных и завистливых взглядов всяческих оборванцев. Её дополнительно охраняли два капитана из числа лордэнских стражей и ещё четвёрка доверенных и проверенных временем рыцарей, ехавших по обе стороны от неё. Замыкали гордое шествие ещё тридцать эрсумских всадников, но уже в более лёгких доспехах и без знамён.
Оставив посла и свиту позади, Лордэнские стражи ворвались в толпу и принялись, не слезая с лошадей, разгонять хлесткими ударами коротких плёток горожан и иноземных гостей, чтобы расширить и без того не узкий проезд через площадь. Один из таких ударов пришёлся прямо по голове Янса, но тот в последний момент всё же увернулся, и кожаная лямка с свистом проделала продолговатую дыру в полях его шляпы. Получивший причитавшуюся порцию господских любезностей убийца, спрятался за спинами иных прохожих, желавших поглазеть вблизи на важных людей и сопутствовавшую им роскошь, и стал, словно хамелеон, смотреть одним глазом на приближающиеся кареты, а вторым заглядывал под чуточку оттопыренный ворот рубахи. Скверное предчувствие его не обмануло, хрусталь уже сиял ярким белым светом, как это он делал прежде вблизи разрубленного тела в Грозном или над самым сердцем Киданса, но на этот раз его яркость только возрастала, и делала это стремительно и неуклонно, как если бы её сила была лишена каких-либо естественных пределов.
Опасаясь, что сияние может просочиться сквозь ткань рубахи, и не желая оказаться разоблачённым, Янс повернулся к процессии спиной, ссутулился и придавил ладонью камень, как если бы тот отчаянно стремился вырваться на свободу. Тогда же опытный и чуткий до неприятностей преступник ощутил, как по толпе гуляет чей-то цепкий и властный взор, готовый немедля прожечь насквозь одной только мощью кипевшей в его сердце злобы всякого, в ком он заподозрит тайного недруга. Янс так и продолжал стоять на месте несмотря на то, что его постоянно толкали в бока и спину, отдавливали ноги, и лишь когда бодрый стук копыт стал удаляться и затихать, он отнял руку от груди и вновь обратил глаза к камню. Между ним и проклятой каретой были уже пара сотен шагов, но кристалл всё продолжал обильно изливать из себя белые лучи, которые хоть и становились слабее, но делали это с явной неохотой, и было в них что-то глумливое и насмешливое, точно через него могучий и абсолютно уверенный в своей непобедимости демон бесстрашно бросал ему вызов на смертный бой перед лицом жадных до зрелищ и безразличных до людских судеб Богов.