Тени Лордэна

До полудня оставался ещё целый час, но на площади Основателей уже негде было упасть яблоку. Гомонливое и беспокойное людское море заполнило её от края до края, растоптав цветы в приземистых клумбах. Широкие волны прибоя то и дело толкали зрителей к вожделенному эшафоту, сталкивая и сжимая их друг с другом, то утягивали их назад, унося несчастливцев на самую галёрку, с которой нельзя было углядеть ничего кроме шляп, чепчиков да лысеющих макушек. Несколько особо проворных и не шибко стеснённых правилами приличия сорванцов-беспризорников, сумели вскарабкаться вдоль отвесной колонны монумента, стоявшего в самом центре площади, и затем устроиться возле ног и на плечах бронзового истукана, ну, а в очередной раз сбежавшая из ненавистного ей дома её безнравственной и жадной опекунши Отрия уселась своими пёстрыми штанами прямо на его раскалившуюся голову. Седалище было далеко не самым удобным, но зато с него открывался чуть ли не самый лучший вид на площадь, не требуя за то никакой платы, и оставшиеся внизу мальчишки, снедаемые чёрной завистью, надеялись, что юная бунтарка таки не удержится, свалится с вожделенной верхотуры и сломает себе шею. В некотором отдалении от памятника, не столь удачно для наблюдений, но с куда большим комфортом и роскошью расположился самый большой любитель кровавых расправ — Иклос. Стоя у распахнутого окна старинного особнячка в свежевыстиранной и от всей широты души накрахмаленной рубахе, он гонял по дну бокала тёмный, густой ликёр, источавший сладкий аромат каких-то диковинных орехов, и щурил и без того узкие глаза, оценивающе приглядываясь к длине натёртой воском петли, пока его могучие близнецы-телохранители, к великому ужасу хозяина дома, за один присест сметали с тарелок изысканные кушания и одним глотком опустошали графины дорого вина, всё требуя и требуя добавки. Но выше всех них, словно величественный орёл с укутанных снегом горных вершин, на площадь взирал властитель Лордэна Дуорим Кросс-Баруд. Ещё в день оглашения приговора ему от лица Сената было выслано официальное приглашение на казнь, в котором была выражена страстная просьба одарить аристократическое собрание своим визитом и в котором Дуориму было обещано самое почётное место на ещё не возведённых трибунах, однако старый гном ответил холодным и скупым отказом и сообщил, что он намерен следить за событием в компании многочисленных потомков и друзей с крыши одной из монолитных башен его банка, где теперь был поставлен шатёр из расшитого серебряными нитями бархата. Сидя на мягчайших подушках, уложенных на массивный трон, взнесённый по тысячи ступеней усилиями тридцати верных слуг и сверкавший на всю округу мозаикой драгоценных каменьев, древний патриарх брал из золотой, украшенной топазами пиалы засахаренные вишни, неспешно рассасывал их в беззубом рту и звучно выплёвывал багровые косточки, так что те улетали далеко за пределы крыши.

Был на площади и псарь, беспокоившийся за жизни испуганных собак, был и юный романтик Гитри на пару со своим сварливым дядюшкой Моргримом, был и незадачливый картёжник Африй, отправленный отрабатывать долги, был и ловкий шулер, ободравший хас’наажку до нитки, была и эта самая хас’наажка, решившая перед долгим возвращением на родину насладиться жестоким представлением, был и старший сынок лавочника вместе с матерью и молчаливым братом Туримием, был и безумный пророк Визригий, самозабвенно выкрикивавший выдумываемое на ходу божественное откровение, в очередной раз сулившее страшную погибель всем не покаявшимся грешникам, была и зеленоглазая Азаласса, желавшая танцевать перед стражами, был и улизнувший из Крепости поварёнок Дилио, уже смирившийся с ожидавшим его по возвращении наказанием, был в одном из домов и благородный Афаэндр с синяком на челюсти, густо замазанным белилами, был и Галоэн, желавший собственными глазами увидеть смерть изуверского убийцы его любимой солистки, был даже Карс, всё же решивший ненадолго оставить драгоценную таверну на попечение сына. Все они, разные по чину и по крови, по богатству и по уму собрались в одном месте, ведомые лишь одним желанием, сплавлявшем их в одну безликую, одержимую жаждой крови толпу, готовую потехи ради растерзать голыми руками даже святейшего из праведников, стоило палачу указать на него пальцем.

Ценой непомерных усилий Хромосу удалось протиснуться сквозь это великое столпотворение, так что между ним и охраняемым подъёмом на эшафот оставалось всего каких-то тридцать шагов. Чем ближе он подходил к цели, тем плотнее стояли люди и тем сильнее они напирали на него со всех сторон, как если бы он погружался в морскую пучину, и, хотя жёсткие доспехи защищали его от давления, но они пропускали тепло окружавших его тел, и промокшему до нитки капитану действительно начало казаться, что он окунулся в горячую воду. Но поддаваться слабостям было некогда. Полдень был уже близко.