Тени над Гудзоном

— Да уж не старый холостяк… У него уже есть внуки. Ну и что? У нас обоих тоже скоро могли бы быть внуки, если бы все шло нормально. Но он живой человек. Даже, пожалуй, чересчур живой. Ходит, ездит, смотрит. Летом во Флориде, а зимой он ездит в Швейцарию или я уж не знаю куда. Сделал деньги, а теперь тратит их. Дети не ждут от него наследства. Они сами богатые.

— Он разведенный?

— Да, разведенный.

— Ну и что же тебя удерживает?

— Ничего, дорогой, ничего. Мы бы могли уже отправиться под хулу, но я колеблюсь. Зачем мне тебя обманывать? Я не влюблена в него. Он человек без затей, простой, даже немного грубоватый, но с меня уже довольно деликатности. Таким грубым, как бывают порой деликатные люди, простому человеку никогда не стать. Он буквально сорит деньгами. Откуда он берет столько денег, чтобы сорить ими, я не знаю. Мне приходится постоянно воевать с ним, но он обожает выписывать чеки. А мне не нравятся мужчины, которые поминутно хватаются за свои чековые книжки. Если бы я описала его тебе, ты бы смеялся.

— Ну и что он за тип?

— О таких надо писать книги. Он низенький, ширококостный. Седой, как лунь, но краснолицый. Физически очень силен. У меня застряло окно, и никто не мог его открыть, а он только толкнул — и оно открылось. Ест он так, что я никогда еще не видела ничего подобного. Когда он обедает у меня, холодильник остается пустым. Он может съесть за один раз больше, чем ты за целую неделю. В Америке обычно не едят так много. Я ему говорю: «Вам от этого будет нехорошо». Мы все еще на «вы». И я рассказываю ему о калориях и тому подобном. А он отвечает: «Ерунда! Если докторам так нравится поститься, путь постятся сами. Я придерживаюсь правила: „Каин это не Авель“». И начинает запихивать еду в рот так, что я стою и не верю собственным глазам. Человечек низенького роста, а весит двести двадцать или двести тридцать фунтов. И как будто всего этого мало, у него еще есть и прислужник, тот еще тип.

— Что значит прислужник?

— Не знаю, что тебе и сказать. Своего рода крепостной, который прислуживает ему и присматривает за его бизнесом. Он выполняет все роли сразу: друг, мальчик на побегушках, водитель. Они между собой на «ты». Тот говорит хозяину: «Мойшеле, не будь свиньей». И забирает у него тарелку с мясом посреди еды. Они знакомы с детства. Тот прислужник — холостяк. Он вообще никогда не был женат. Мне кажется, что он к тому же малость скопец, потому что лицо у него какое-то чересчур гладкое. А волосы растут низко на лбу. В Америке он стал вроде как бизнесменом. Еще он играет на скрипке и знает все оперы. И живут они вместе.

— Коли так, у тебя будут два мужа.

— Да этот прислужник и на самом деле как скопец. Он прямо сказал, что у него никогда не было женщины и что он ими не интересуется. А ведь он уже и не мальчишка. Ему уже за шестьдесят, хотя он и выглядит молодым. Я прямо сказала Морису — так его зовут, Морис Плоткин: «Этот прислужник у меня жить не будет. Ему придется снять отдельную квартиру». Но если это хорошо для бизнеса, то пусть Морис его держит. Если бы он захотел нанять настолько преданного человека, то он не нашел бы его и за пятьсот долларов в неделю. А тот ничего не требует, кроме еды и ночлега. Говорю тебе: это настоящий раб. Если бы я не видела собственными глазами, то не поверила бы, что нечто подобное вообще существует. Каждый человек к кому-нибудь прицепляется, но этот Сэм — его зовут Сэмом — вцепился в Мориса прямо как клещ. Просто паразит. Но мне-то это чем мешает? Заодно он и мне прислуживает. Когда мне надо куда-то пойти, он приезжает с машиной и отвозит меня, как будто он мой личный водитель. Соседи думают, что я стала миллионершей. Говорю тебе, это смешно.

— Значит, тем, что ушел, я сделал для тебя доброе дело.

— Возражать не буду. Наши отношения и так уже зашли в тупик. В любви, как и в любом другом деле, если не движешься вперед, то движешься назад. А что происходит с тобой? Надеюсь, ты будешь со мной так же откровенен.

— Чего ты хочешь знать? Спрашивай. Я отвечу.

Эстер чиркнула спичкой и закурила:

— Ты ее хотя бы любишь?

— Анну? Да.

— Так оно и должно быть… Я тебе ничего дурного не сделала, но ты, похоже, хотел, чтобы я тут лежала и помирала от тоски. Я знаю тебя, Герц, знаю лучше, чем любая другая женщина. За те одиннадцать лет, что была с тобой, я тебя изучила и понемногу разузнала о тебе все. Ты хочешь не только тело женщины, но и ее душу. Ты выжимаешь женщину, как лимон, а потом даже не бросаешь ее. У тебя есть специальное ведро, в которое ты складываешь выжатые лимоны, и время от времени ты их вынимаешь и пробуешь выдавить из них еще чуть-чуть сока. Буду с тобой совсем искренней. Только не подумай, что я по тебе не тоскую. Я тоскую. Тоскую все время. Тоскую так, что едва с ума не схожу. Но я сказала себе, что не хочу быть рабыней и не буду. И еще кое-что: у меня есть силы, и я это знаю. Ты тоже по мне тоскуешь и будешь тосковать, покуда жив…

— Ты говоришь так, будто по картам гадаешь.

— Это правда, враг мой. Это чистая подноготная правда…