Тени над Гудзоном

Было странно подходить к окну и смотреть на Пятую авеню, улицу, символизирующую человеческую цивилизацию. Справа был виден парк на Вашингтон-сквер, слева тянулся длинный участок земли. В мокром асфальте отражались, как в реке, окна, уличные фонари, автомобильные фары. Шуршали шины. Над крышами домов пылало небо. Анна подняла вверх половинку окна, уперлась обеими руками о подоконник и, наклонившись, смотрела наружу. «В самом худшем случае из этого окна можно выброситься, — мелькнула у нее мысль. Она сразу же выпрямилась, чуть отодвинулась от окна, закрыла его. — Это никогда не поздно сделать!..»

Она принялась рассматривать мебель. Открыла платяной шкаф, ящики комода и письменного стола. Все они были пустыми и готовыми к использованию. Анна зашла на кухню, заварила кофе. Она уже привыкла к мысли, что начнет новую жизнь во Флориде, но силы, управляющие судьбой человека, вероятно, решили иначе. Ей вдруг пришло в голову, что она находится всего в нескольких десятках кварталов от Станислава Лурье и от Леи…

Анна устала, но Грейн хотел еще пройтись и, кстати, купить утреннюю газету. Он пошел по Пятой авеню на север. Что ему сейчас делать? Он не сказал Эстер, что съезжает из гостиницы. Ни словом не упомянул в разговорах с ней о квартире на Пятой авеню. Грейн знал, что Эстер звонила в гостиницу. Она, наверное, считает, что он сбежал от нее, не попрощавшись. Но что ему оставалось делать? Он не мог рассказать ей, что Анна снова здесь, в Нью-Йорке, и что он снимает вместе с ней квартиру. Сейчас самое время раз и навсегда положить конец этой трагикомедии!..

Снова пошел дождик, косой, мелкий, он словно иголками колол лицо. Улица была пустой. Грейн шел широким шагом. Ветер подталкивал его в спину. «Ну так пусть она выходит замуж за своего Мориса Плоткина, и пусть все это наконец закончится!.. Груз становится все тяжелее, все тяжелее… — Он стоял посреди тротуара, опустив голову, словно на него физически давило это бремя. Глубоко вдыхал ночной воздух. — Может быть, позвонить Лее?»

Он боялся и покорности Леи, и несуразных выходок Эстер. Она говорила такие вещи, от которых он буквально содрогался. С ее уст срывались слова, которых не следовало бы произносить. Ее искренность наводила на него страх, одновременно затягивая его, как пьянство, и отталкивая и смущая его. На Тридцать четвертой улице он зашел в телефонную будку и позвонил Эстер. Услыхав его голос, она сказала:

— Ты жив? А я уже хотела заказать по тебе поминальную молитву… Куда ты подевался? Что это ты вдруг ни с того и ни с сего съехал из гостиницы?

— Я тебе все расскажу.

— Когда? Для меня уже все закончилось. С тобой разговаривает покойница, покойница разговаривает с тобой из могилы.

— Эстер, прекрати эти дурацкие штучки!

— Это правда, убийца мой. Я уже мертва, и меня уже похоронили. Я — труп с телефоном!..

И Эстер засмеялась. Внезапно ее смех оборвался:

— Где бы ты сейчас ни был, немедленно приезжай ко мне!..

10

— Я не могу сейчас к тебе приехать, — сказал Грейн.

— А почему, если мне позволительно узнать? — спросила Эстер после короткого молчания.

— Не могу. Поздно. Анна уже в Нью-Йорке…

— Что? Вот как? Теперь-то я понимаю. Но она ведь должна была остаться во Флориде.

— А она вернулась в Нью-Йорк.

— Поздравляю! Желаю себе самой в дальнейшем получать вести получше! Послушай-ка, я просила тебя приехать ко мне потому, что хотела с тобой попрощаться. Это наша последняя ночь и твой последний шанс. Завтра все кончается. Но если дочь Бориса Маковера тебе так дорога, то оставайся с ней. Good-bye forever.[182] На этом свете мы с тобой больше не увидимся. Может быть, в аду нас будут жарить на одной сковородке…

— Подожди минутку.

— А чего мне ждать? Я уже достаточно ждала. Все одиннадцать лет, которые я с тобой знакома, были одним большим ожиданием. Может быть, именно поэтому я и больна. Но всему есть предел, мой дорогой, даже любви. Если у тебя сейчас не найдется даже мужества, чтобы прийти ко мне и попрощаться, то я плюну на тебя. Вырву тебя с корнем из своего сердца. Даже твоего гнусного имени больше не буду упоминать. Через минуту после того, как все закончится, ты станешь мне более чужд, чем все чужие люди. Моя любовь превратится в ком ненависти и яда…

— Эстер, ты говоришь глупости.

— То, что было между нами, было болезнью, а теперь наступил кризис. Всего один шаг от вершины горы до края глубочайшей пропасти. Я завтра позвоню Морису Плоткину и выйду за него замуж. Я его не люблю, но буду любить назло тебе. Отдам ему самое лучшее, что у меня есть. Сделаю для него то, чего еще ни одна женщина не делала для мужчины. Что же касается тебя, то не думай, что я тебя отпущу. Я буду тебя держать на поводке. Я не освобожу тебя до самого последнего дня. Ты будешь тосковать по мне так, что захочешь умереть…

— Дура, я уже тоскую.

— Тоскуешь по мне, но бежишь к ней. Что у тебя за характер? Она околдовала тебя, что ли?

— Нет никакого колдовства.

— Так что же ты за нее держишься?

— Эстер, я не могу больше разговаривать. Мне уже надо бросить в аппарат еще десятицентовик, а у меня его нет.