Тени нашего прошлого. История семьи Милтон

– Составите мне компанию? – спросил Редж у Эви, опускаясь на деревянное сиденье.

– Конечно, – ответила она, покосившись на Мин.

– Я могу заварить чай, – предложила Мин.

– А я помогу, – сказал Чарли.

Сетчатая дверь со стуком захлопнулась за ними. Эви села рядом с Реджем. Он откинулся на спинку скамьи. Они смотрели, как фигурка Пози исчезает среди деревьев; ее красная рубашка мелькала среди пятен тени и послеполуденного солнца. Слышался стук веревки о флагшток, шелест травы. Редж поерзал на жестком сиденье.

– Знаете, я пытался написать об этом месте. Много лет.

– Могу себе представить, – понимающе кивнула Эви. – Все, кто сюда попадает, признают, что это настоящий рай.

Этот беспечный покой. Он почти забыл.

– Вы прямо как ваша бабушка.

Эви озадаченно посмотрела на него:

– Похоже, вы не слишком жаловали бабушку.

– Нет. – Редж отвел взгляд. – Если кого я здесь и жаловал, – сказал он после паузы, – так это вашего дядю Мосса.

Мосса, которого он любил, со слепой горячностью юности ненавидя себя за эту любовь. Мосса, которого он хотел наказать, одновременно жаждая того сладкого чувства, которое дает прощение, – не брать свои слова назад, а пожать руку. Мосса, с которым Редж расстался в ту ночь в самом начале спора – не в конце, потому что не собирался заканчивать этот спор.

Почему Мосс в ту ночь вышел в море? Куда он плыл? Что заставило его сесть за весла?

– Ваш дядя, – тихо сказал Редж, – был необыкновенным человеком, а мы разбили ему сердце.

– Кто разбил? – Эви не отрывала взгляда от его лица. – Как?

Он смотрел на сидящую рядом с ним женщину, которая смотрела на него с такой же нескрываемой надеждой, как миссис Милтон много лет назад, надеждой, что Редж расскажет ей, кто она – эта женщина смешанной крови, которая не знала об этом, которую всю жизнь ограждали от этой правды. Молчание Милтонов продолжалось.

– Он не мог сложить все фрагменты вместе.

– Какие фрагменты?

«Ладно, – подумал Редж. – Пора».

– Мосс пытался сочинить песню, – услышал он свой голос. – Невозможную песню об этой стране, песню, которой еще никогда не было, песню с новыми нотами, как он их называл, и он сказал мне и Лену: «Приезжайте и посмотрите, приезжайте и убедитесь, что это возможно, приезжайте, позвоните в колокол на пристани и останьтесь». И мы приехали, я и Лен, хотя с самого начала, как только мы причалили, я чувствовал растерянность и грусть.

Он не смотрел на Эви. Продолжал говорить, чувствуя, что она ловит каждое его слово.

Он рассказал ей о Моссе, Эвелин и Дикки, о тумане и пианино. Рассказал об утре и ланче, о послеобеденных часах и сумерках, о ночной вечеринке в амбаре. Он рассказал ей все, что знал, понимая, что не рассказывает ничего, но видел, как она слушает, как впитывает его голос, и не останавливал себя. Он рассказал ей о бабушке. Прямо здесь, на этой скамейке, прямо здесь, она рассказала мне о том, что сделала. Что она сказала той еврейке. Он рассказал ей о мальчике.

А потом, не обращая внимания на ее шок, рассказал о том, что сделал ее дед и что он ответил Лену, когда тот спросил, и как потом эти двое присоединились к гостям, как будто ничего не сказали друг другу, словно ничего не произошло. Словно они ничего не сделали. Они пели песни и вскрывали омаров, а вечеринка все продолжалась, пока гости не стали расходиться. Он умолк… Нет, этого он ей не расскажет.

– Кто-то пошел кататься на лодке. К тому времени я понял, что с меня хватит. И тогда я уничтожил песню Мосса… сказал, что на свете нет никаких новых нот, как бы он этого ни хотел… показал ему, что все это лишь пустые мечты. Я уничтожил ее. Я хотел наказать мечтателя за то, что он считал себя другим… нет, я хотел наказать их всех. Всех этих людей.

Редж покачал головой.

– А потом мы спустились к скалам на площадке для пикника, и ваша бабушка, такая благородная и величественная, попыталась избавиться от нас – меня и Лена, – а я напомнил ей о том мальчике, мне хватило наглости потребовать, чтобы она рассказала всем то, что рассказала мне, чтобы все знали, что она сделала, а она посмотрела мне в глаза и дала пощечину.

Эви боялась шевельнуться.

– И мы с Леном сели в лодку и уплыли.

Эви с усилием выдохнула.

– А позже на том месте нашли Мосса, – закончил он.

– В дальнем конце острова?

Редж кивнул.

Эви отвернулась.

Редж смотрел прямо перед собой, скрестив руки на груди и подняв ноги на скамью, но ничего не видел. Ничего, кроме Мосса.

– Почему моя мать хотела, чтобы ее прах похоронили именно в этом месте?

Редж медленно повернулся к ней:

– Что вы имеете в виду?

– Она хотела, чтобы ее прах похоронили там. А на могильном камне написали одно слово: «Здесь».