Тени незабытых предков

– Может быть, и так. И все же – не совсем так. Но даже если это так, я скажу, что это довольно неопределенное будущее таким образом пытается влиять на вполне определенную культуру вполне определенных людей. Называй это мирным нападением или агрессией, все равно. Перед человечеством сейчас неподъемной тяжестью встали проблемы, которые, возможно, очень дорого будут стоить Планете, они накопились в результате маленьких осечек вчерашних людей, выросли из крошечных несправедливостей и незначительных их ошибок. Если бы мы наши сегодняшние проблемы решали по совести – перед завтрашним поколением встали бы только ошибки дедов. Мы бы избавили их хотя бы от наших ошибок. Помнишь, у Рэя Брэдбери есть славный такой рассказ «И грянул гром», где охотник по неосторожности раздавил бабочку в прошлом, а в настоящем, на выборах президента, победил представитель реакционной бешеной партии.

Сегодня тоже что-то растаптывается, и мне стыдно, моя суть – моя душа, мое тело армянского писателя – несказанно болит. Позорно быть сыном того дома, откуда вынужденно бегут твои братья, которые столетиями слагали песни тоски и возвращения и чей путь столетиями – через самые разные страны – вел к дому. Хочется крикнуть: «На помощь!» Но я не верю в чью-либо спасительную помощь и молчу, и даже начинаю предполагать, что судьбой, пожалуй, именно так и запланировано-задумано, чтобы из своей удушливой саднящей оболочки мое «национальное» тело стремилось к анациональной безболезненной свободе…

Когда Грант прилетал в Москву по делам, как правило, литературным, мы с ним гуляли по центру, он его неплохо знал и любил: шли по набережным, по Бульварному кольцу и разговаривали – на этакой смеси армянского с русским (по-русски Грант говорил плохо, и я, признаюсь, знала армянский… не виртуозно). Идем однажды мимо Литературного института, он останавливается, зависает…

– Хочешь, – спрашивает, – расскажу, как много лет назад мы с писателем Зорайром Халафяном приехали в Москву поступать в Литературный институт, на Высшие сценарные курсы?

– Хочу, – соглашаюсь, – давайте, рассказывайте.

– Русский язык я в то время знал очень плохо. На экзамены мы опоздали, приехали прямо из аэропорта, голодные, замерзшие, города не знаем, где будем ночевать – не ясно. Но экзаменатор, добрая женщина, привела нас в пустую аудиторию, посадила порознь, чтобы не списывали друг у друга, дала три темы. Помню из них только две: «Месть» и «Неожиданная встреча». Ну, что такое неожиданная встреча, я понял – «Толстый и тонкий». А вот слово «месть» очень понравилось.

– Зорик, – спрашиваю, – что такое месть?

Он объяснил. У меня на эту тему недавно был написан рассказ. Я устроился поудобнее и стал его переписывать. Красиво так пишу, без помарок, каждую буковку вывожу. А Зорайр то что-то лихорадочно строчит, то тихонько переговаривается с преподавателем. Чтобы я не слышал. Стесняется своих несовершенных знаний русского языка. А я что, я и вовсе мало что понимаю.

Преподавательница наша совсем уж было почувствовала себя учителем в школе, ходит между рядов, скрестив руки, наблюдает, чтобы мы не переговаривались. Подошла ко мне, заглянула через плечо и удивилась:

– Что Вы делаете?

– Пишу рассказ, – говорю. И так мне уже хорошо, не холодно совсем, преподавательница молодая, симпатичная…

– На каком языке пишете?

– Какой-какой, свой, армянски. Какой тема, понял, а писать русски не могу.

– Ну, ладно, – махнула она рукой, – пишите, переведем к а к – н и б у д ь…

Смотрю, Зорик насмешливо так бровь приподнял, мол, вот деревенщина… И строчит резво так, уже полстраницы написал. Но вскоре я заметил, что товарищ мой заерзал. Оглянулся на меня и жалуется:

– Полстраницы написал, а дальше не идет, что делать?

Я обрадовался и кричу преподавателю:

– Видили, и он русски рассказы писат не можит.

– Ладно, – согласилась она, – пишите оба на армянском. На сценарном отделении есть ребята из Армении, попросим их перевести.

Написал мой друг пару строк на армянском и за голову схватился:

– Не идет никак, что за чертовщина? Теперь уже все перепуталось! Не могу с русского на армянский перейти.

Наш экзаменатор оглядела нас с непередаваемым выражением глаз и говорит:

– Идите, устраивайтесь в общежитие… Соберетесь с мыслями, напишете…

На следующий день мы с мужем, нашим десятилетним сыном Суреном и дорогим гостем, писателем Грантом Матевосяном, отправились на дачу к друзьям в Подмосковье. На шашлыки. Сын Сурен к тому времени успел меня порадовать нацарапанными собственноручно несколькими повестями и рассказами. Один из рассказов назывался «Собака», был коротким, философски осмысленным и очень мне, сумасшедшей мамаше, нравился. И, конечно, я подсунула его Гранту…

Грант долго мялся, мялся, а потом, буравя взглядом нашего отпрыска, отрубил: «Знаешь, Ирина, он у тебя такой безупречный, что… из него ничего не получится!..»