Тени предательства

Опять. Это он стал быстрее других, или же они замедлились? Все враги, которые оказывались перед ним, выдавали себя едва заметными признаками. Он замечал напряжение сочленений их брони – предупреждение, откуда последует следующий удар. Севатар блокировал их с легкостью солдата, предвидящего все атаки, и бил раньше, чем они успевали ответить.

Нет, не опять. Это было хуже, чем раньше. Или… лучше? Молочная кислота жгла мышцы, давление по ту сторону глаз грозило разорвать череп изнутри, но с каждым ударом сердца реальность вокруг замедлялась. Он принял цепной топор на древко алебарды, успел развернуться, стиснуть зубы и вогнать глефу в грудь находившегося сзади облаченного в табард паладина, а затем повернуться обратно и поймать следующий удар Темного Ангела. Проделав это, он увидел крохотное смещение центра тяжести, точно указавшее направление очередной атаки противника. Прежде чем движение вообще успело начаться, Севатар пронзил воина насквозь, стоя лицом к лицу с умирающим, пока цепной клинок прорубал себе дорогу через внутренности.

По краям ретинального дисплея появилась чернота. Первому капитану потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это не кровь внутри шлема, а реальное потемнение в глазах. У него в черепе что-то лопалось и рвалось, выпуская на волю влажный поток жидкости. Жизненные показатели, отображаемые поверх показаний глазной линзы, дергались точно так же, как бьющийся в неистовстве примарх.

Теперь он слышал, как братья выкрикивают его имя, думая, что он ранен. Севатар не был уверен, что они ошибаются.

Предостережение Треза прожигало себе путь сквозь мысли. Слова как будто были выжжены на плоти, а не звучали в воспоминании.

Это может тебя убить, Яго.

У тебя есть силы. Но нет контроля.

Обратного пути не будет. Если ты высвободишь дар, который так старался забыть… Некоторые двери нельзя закрыть.

Он пошатнулся и упал на одно колено, воспользовавшись этим, чтобы подрубить ноги ближайшему Темному Ангелу. Воин закричал и умер мгновение спустя, когда глефа Севатара пробила ему нагрудник.

«Наверное, я умираю», - подумал Первый капитан и начал смеяться.

- Валзен! – кричал кто-то. – Валзен, Севатар упал! Апотекарий!

Он повернул голову и увидел, что над ним стоит Рушаль – страж в абсолютно черном облачении. Ворон взмахнул метеорным молотом. Дуга завершилась вспышкой смертоносной энергии, расколовшей шлем очередного Темного Ангела.

Воин Первого Легиона упал беззвучно, поскольку теперь все вокруг погрузилось в тишину. Метеорный молот Рушаля больше не гремел при каждом ударе. Сбивчивые жизненные показатели Севатара больше не издавали предупреждающего визга. Мир перестал быть хаотичной бурей грохота подошв, разрывов болтов и рвущихся сочленений доспехов. В каком-то смысле он стал безмятежным.

Севатара вырвало в шлем, и он подавился собственной желчью, будучи не в силах перестать смеяться.

А затем он оказался дома.

Дома. В ночном городе. На крыше, куда приходил прятаться.

Лишенный солнца мир все-таки не сгорел в бессмысленной и бесполезной ярости примарха. Он был дома, собирался дождь, предшествующий настоящей буре. Давление в голове было таким же, как и всегда в детстве. Оно бурлило, грозя перерасти в припадок, который вызвал бы у него судороги.

- Еда, еда, еда, - закричали они.

Он обернулся. Они клевали рокритовую крышу, изодранные перья трепетали на ветру.

- Мальчик, Мальчик, Мальчик, - галдели они. - Еда, еда, еда. Сейчас, сейчас, сейчас.

Яго сунул руки в карманы и достал горсть хлебных крошек.

- Вот, - сказал он воронам. – Еда на сегодня.

- Мясо, мясо, мясо, – закричали те в ответ.

Несколько черных птиц уселись ему на плечи и на вытянутую руку, и он рассмеялся.

- Мясо, - согласился он. – Скоро мясо. Пока крошки.

- Мясо сейчас, мясо сейчас, - жалуясь, они хватали безвкусные и твердые, будто камень, крошки.

- Мясо сейчас, - сказал он, когда они закончили. – Ждите.

Он отсутствовал недолго, но вернулся взмокшим и с головокружением. Он ободрал и растянул себе руки, затаскивая по лестнице тело другого мальчика.

- Мясо, мясо, мясо, - закаркали вороны.

Яго отпустил лодыжки мертвого мальчика и уселся, переводя дух.

- Мясо, - ответил он. – Оставьте мне что-нибудь, - сказал он птицам, когда те слетелись к трупу.

- Да, Мальчик, – шумели они. – Да, да, да. Оставить Мальчику.

- Можете забирать глаза, - произнес он. – Не люблю глаза.

Птицы хрипло засмеялись по-вороньи в ответ на эту давнюю общую шутку. Они знали, что Мальчик никогда не ест глаза. Как-то раз он попробовал и после этого начал бредить. У Мальчика часами текла из носа и ушей сладкая человеческая кровь, и он проспал всю ночь, подергиваясь на камнях.

Пока они ели, Яго сидел молча, слушая шелест темных крыльев и наслаждаясь прикосновением грязных перьев к щекам. Ни один другой звук не успокаивал его. Ни одно другое ощущение не снимало головные боли на достаточное время, чтобы он смог поспать.