Ужасно было видеть гибель, которая за несколько минут на моих глазах поразила весь дом Лэнгли. Существовавшие в моей памяти богатый, элегантный Альфред и его тонкоголосая амбициозная Валери вдруг оказались сброшенными со своего золотого пьедестала, где в моих мыслях они до сих пор незыблемо пребывали, и провалились вниз, как Дон Жуан, туда, откуда появились. А Джоанна, которую всю жизнь я считал идеалом женского очарования, лежала где-то в Центральной Англии мертвая, оскверненная, ее волнующее запястье было испещрено следами иглы, а грязные спутанные волосы разметались по бетонному полу с пятнами мочи.
– Как это все ужасно… – Я глянул на часы. Пора было уходить.
Теперь я понял, что Киран ухватился за возможность поговорить о жене, которая ушла против его воли, но так и не покинула его мыслей. Он просто хотел говорить о Джоанне с теми, кто знал ее, а таких возможностей, должно быть, становилось все меньше даже у него. Он заметил, что я посмотрел на время.
– Прежде чем ты уйдешь, я хотел бы тебе кое-что показать, – сказал он, и, покинув Зал для Избранных, мы пошли вдоль по коридору. За полуоткрытыми дверями открывались восхитительные комнаты для еды, чтения и прочих наслаждений, и наконец мы подошли к последней двери. Киран открыл ее и ввел в своего рода кабинет, с письменным столом и мягким креслом. Я почувствовал, что именно здесь он занимается серьезной работой, а не пролистывает бумаги, диктуя распоряжения секретарю, как в роскошной библиотеке, чуть дальше по коридору. Здесь Киран явно проводил много времени, но решил я так не потому, что комната была тихая или аккуратно убранная. И роль кабинета представлялась не главным ее предназначением. Это был храм. Все четыре стены были увешаны портретами в рамах, а одна стена целиком состояла из фотографий Джоанны – той Джоанны, какой я помнил ее, молодой и роскошной, затем Джоанны чуть постарше, еще постарше, но нигде – Джоанны в старости. Джоанна в тридцать лет, более замотанная и чуть постаревшая, Джоанна в тридцать три, на выходе из суда после бракоразводного процесса, – отчетливый образ ее несчастного существования, переданный фотографом какой-то вечерней газетенки, но, видимо, великодушно не опубликованный, Джоанна в тридцать пять, сидит с сыном и смеется.
– Эта сделана ее другом. – Киран разглядывал фотографии вместе со мной. – Малькольм приехал тогда на обед, что ли, и тот самый друг их снял. Это последняя их совместная фотография. И последняя ее. Ей оставалось меньше недели. Даже не скажешь.
– Действительно.
Я смотрел на улыбающийся рот и усталые глаза. И надеялся, что тот день был по-настоящему счастливым – эта последняя встреча с горячо любимым сыном. Я огляделся, ища вырезки из газет. Даже после всего того, что рассказал Киран, я удивился, не найдя их.
– В прессу вообще ничего не попало? Не понимаю, как ты мог все от них скрыть. Даже в местных газетах ничего?
– Было несколько заметок, – нехотя ответил он, – но немного.
– В «Гугле» я ничего не нашел. С момента, как вы расстались, вообще ничего нет.
– После развода Джоанна пользовалась моей настоящей фамилией. Когда ее нашли, эта фамилия стояла на всем, что было в ее сумочке. Мне удалось не дать им провести связь… Если наберешь «Джоанна Фатток», прочитаешь.
– Фатток?[63]
– Я обрадовался, что еще могу находить что-то забавным.Он сконфузился:
– Почему, как ты думаешь, я не отказался от фамилии де Йонг?
– Меня это удивляло. Как девичья фамилия твоей матери?
– Кок[64]
, – с отчаянием вздохнул он. – Представляешь?– Некоторым везет, – улыбнулся я, и мы оба рассмеялись.
Я стал разглядывать остальные стены этого маленького музея. Здесь были фотографии Джоанны с Кираном, молодого Кирана с его ужасной блондинистой копной волос и бесконечными вариантами самой уродливой одежды в мире. Затем взрослый Киран, Киран, достигший успеха, Киран, пожимающий руки президентам и королям, и даже Киран во все более и более приличных костюмах. И рядом с Кираном, куда ни глянь, – множество фотографий мальчика. Малькольм на школьной фотографии в начальных классах, Малькольм в бассейне, Малькольм на велосипеде, Малькольм на лошади, Малькольм – ученик частной школы, с обоими родителями, стоящими справа и слева от надувшегося ребенка, недовольного своим участием в каком-то торжественном мероприятии. Малькольм на лыжах, Малькольм в университете, Малькольм на вручении дипломов, с очень серьезным лицом, Малькольм в походе.
– Чем он сейчас занимается? – спросил я.
Киран помолчал, затем произнес самым учтивым тоном, на какой был способен:
– Он тоже умер.
– Что?!
Я совершенно не был знаком с мальчиком, да и отца знал лишь мельком, но мне показалось, что рядом внезапно выстрелили из пистолета.