«Мерлин! У Люциуса Малфоя имеется чувство юмора. Кто бы знал?»
— Да, готова, а вы уже решили, куда мы идем? — спросила в ответ Гермиона и слегка вздрогнула, когда Малфой забрал у нее плащ и помог надеть его.
— Не скрою, я бы предпочел поесть в одном из наших ресторанов, но уважая ваше желание, решил, что поужинаем в Лондонском «Самшите», — Малфой галантно предложил руку, и Гермиона, широко раскрыв глаза, машинально подала свою.
— Что ж… Очень приятно, — с трудом выдавила она, потрясенная тем, что Люциус выбрал достаточно дорогой и известный ресторан.
— Вот и отлично. Мне сказали, что у них превосходное меню и очень непринужденная атмосфера. Я заказал уединенный столик, так что надеюсь — поговорить сможем спокойно, — Малфой повел ее к выходу, вежливо кивнув на прощание Джессе и упорно не замечая выразительного взгляда той, обращенного к уходящей подруге.
— Да, но вы не сможете расплатиться там галлеонами, — выйдя на тротуар в открытую Малфоем дверь, Гермиона одетая в тоненький плащ слегка поежилась на ветру.
— Поверьте, знаю. Это не первый мой визит в мир маглов. Думаю, удивлю вас, но у меня есть магловские кредитки, вложения в магловских банках, а также инвестиционные пакеты и даже небольшой пентхаус в Лондоне.
«Черт! Неужели эта девочка думает, что я никогда не находился за пределами волшебного сообщества? И абсолютно не знаком с миром?»
— Извините, я не имела в виду, что…
— Что? Что я чистокровный ханжа? Который не в состоянии адаптироваться ни к чему, как только к жизни в мэноре? И уж точно не знает, как себя вести в мире маглов? — закончил фразу Малфой. Смущение на ее лице дало понять, насколько резко он оборвал Гермиону. Возможно, сегодняшняя подготовка к встрече не достигла своей цели так, как ему бы хотелось, и эмоции все еще продолжали бушевать. — Простите. Я был неоправданно резок сейчас.
— Злитесь на меня? Да? — тихо спросила Гермиона, пока они, повернув за угол, останавливали такси. И той небрежной раскованностью, с которой Малфой проделал это, она тоже оказалась удивлена, хотя и старалась не подать виду.
— Нет, не злюсь. Скорей, досадую, — коротко бросил Люциус, открывая ей дверь. Он скользнул на кожаное сиденье рядом и дал указания водителю. — Я понимаю и принимаю ваше решение, умом понимаю, но, простите, ничего не могу поделать с ощущением внутреннего недовольства. В конце концов, именно я, а не вы, потерял почти пять лет из жизни собственного ребенка. Поэтому, прошу извинить некоторую сухость…
Внутренности болезненно скрутило, и Гермиона отвернулась к окну.
«Конечно же, Люциус прав! Он должен был узнать об Элиасе. Но… я же не из злости на него скрыла все. Он был Пожирателем Смерти! Осужденным преступником! Каким, спрашивается, отцом он мог быть, находясь в Азкабане? И как я должна была объяснить его прошлое мальчику?» — мучительный монолог еще больше убеждал Гермиону в собственной правоте.
— Я поступила так отнюдь не для того, чтобы причинить вам боль. А лишь стремилась защитить Элиаса, — негромко отозвалась, когда молчание слишком уж затянулось.
— Защитить от кого? От меня? Я бы никогда не причинил боль собственному дитя, да будет вам известно, — Малфой иронично усмехнулся, гадая про себя, сколько понадобится времени, чтобы перестать выглядеть чудовищем в глазах тех, кто знал его плохо.
«Мерлин! И что вообще нужно сделать, чтобы убедить в этом хотя бы ее?»
— Вот именно… вы бы не причинили! Но Элиас мог услышать сплетни и отголоски скандала, касающиеся и вас, и его рождения. Он мог пострадать от того, что его отец — заключенный, которого он даже не может видеть. От того, что его отец — преступник, в конце концов, Пожиратель Смерти! Неужели вы не понимаете этого? — Гермиона в ярости повернулась к Малфою и тут же вздрогнула от боли, которую увидела в его глазах.
— Тогда он был еще совсем мал, чтобы скандал коснулся его и тем более навредил! А как раз к этому времени, когда я освободился, а мальчик уже подрос, о давнишнем скандале уже давно бы все забыли. Тогда как теперь волна сплетен поднимется еще раз, когда мое отцовство будет обнародовано, а оно будет обнародовано рано или поздно. И я не знаю, как больно эти сплетни ударят по Элиасу сейчас, когда он уже многое понимает. И произойдет это именно по вашей вине! Благодаря вашей эгоистичности, упрямству и желанию скрыть от меня рождение сына, — Малфой пытался контролировать гнев, но ядовитая горечь так и сочилась с его губ.
— Не смейте обвинять меня в этом! Я не эгоистка, и помните о том, что именно я сохранила ему жизнь, когда могла убить. И для того, чтобы родить его, полностью изменила собственную! Неужели вы думаете, что мне нравится работать в этом дурацком книжном магазинчике? Или думаете, что нравится практически скрываться почти от всего волшебного мира? Но я делаю это, и делаю с легким сердцем, потому что люблю своего ребенка больше, чем весь остальной мир. И готова пожертвовать чем угодно, лишь бы Элиас был здоров и счастлив, — лицо Гермионы пылало, глаза горели, а голос звенел от неприкрытого гнева.