Сердце долбит по мозгам от этой черной кофейной отравы… Нет — это от того, что Стикк здесь. Точно — он. Берет тот же кофе и идет к столу, где уже расположились наши взводные командиры… Никогда еще не был ему рад до того, чтоб отпустить на волю глупую улыбку… Не пропал Стикк где-то глубоко под землей… Отпустили его… Обычно тихо это делают — к построению, будто и не брали никого… А теперь грубо и открыто бросают под последний обрывок времени… Но черт с ними — главное, ими отпущен мой старый командир… Только серьезен он после их разъяснений до неузнаваемости — никакой насмешки, никакой былой ядовитости нет. Это не ехидные усмешки — нервные судороги его лицо дергают… Видно, вообще не спал… И снова на нем стянутый под горлом китель, снова на его руках тугие перчатки… Совесть перед ним мучает, хоть и понимаю, что Стикк знал, что делал… У него это дело обычное… Просто неосмотрительно он тут поступил… Теперь, чуть что — под подозрением. Это еще ничего — хуже другое… Похожие поочередные погрешности не будут забыты. Пересеченное с другим временем покореженное прошлое не будет прощено. Проступок следует помнить, чтобы не поднимать его больше с глубины времени… Каждое следующее нарушение, которое стоит в одной шеренге с прошлыми, проходит строже — с учетом прошедших. А Стикку после сражений на крайнем севере разум никому не починить. После столкновений под жестким излучением и стольких смертей его ход мыслей не перестроить… Чтобы прекратить его походы по другую сторону положенных соображений, нужно что-то тяжелее примененных к нему кар…
Что Унхаю досталось, мы знаем, но никому не известно — что и от кого. Долгое отсутствие, следы «теней» — никто ничего подобного не заметил. А это значит, что «тени» его, можно считать, обошли. Должно быть, получил он только за наш ночной поход. И ему, скорей, больше по нервам, чем по рукам прошлись. Но Унхай настолько невозмутим и сдержан, что по нему что-то определить ни у кого еще толком не получилось.
Он, как и мы, пьет уже третью кружку этой густой горечи… Делать нечего — мощные химические ускорители нам колоть еще долго не будут. Но хоть этот и слабее других, ожидание под его разгоном просто невыносимо… А теперь нужно ждать… Ждать в замедленном им времени… Только потом, после этого что-то будет — мы примем бой, хуже — заступим посты… До этого не будет ничего, кроме растянутых ускорением секунд…
Мы будем ждать и дальше — ждать «белых медведей» и их белых лучей… Следующий налет, следующий штурм… Происходит это очень быстро — хоть война и идет уже очень долго… Сколько бы наш Центральный мозг версий не просчитал — всегда есть неучтенные факторы. Мы всегда должны быть готовы — и днем, и ночью… Но до того, как что-то произойдет со скоростью нашего измененного времени, пройдет долгое трескучее морозом и ожиданием время замедлений…
Грею руки над паром… Этот составной аналог — заменитель, почти неотличимый от настоящей кофейной пыли. А настоящий порошок редок — его получить сложно. Наш покореженный еще старой войной мир упорно не принимает это растение. Оно сохранено, но растет только в искусственной среде, что жжет энергию системы… Наши офицеры-генетики, конечно, могут его приспособить, но с потерей качеств — в виде очередного чудовища. А нам и так чудовищ хватает.
Влад скрипит зубами с каждым глотком этой черноты, будто ему что-то убойное укололи… А это, пожалуй, лучший стимулятор — его пить не то, что по вене жгучую отраву запустить… Но Владу без разницы — он ненавидит все стимуляторы… У него на них реакции крайне сильные, проявляющиеся сразу. И не столь важно — убойные это химикаты или что-то среднее… Он все равно становится сверхчеловеком — просто на большее или меньшее время. А здесь… Здесь нам дают стимуляторы в больших дозах постоянно… И похоже, это для Влада не проходит бесследно… Похоже, его реакции усиливаются… Не нравится мне это…
Как сердце ни колотит, как ни ясно сознание, ни обострены реакции — мысли подозрительно напоминают сны. Я знаю, что если бы спал, то никаких сновидений не было бы, но… Хоть окружающее проходит регистрацию четко — параллельно как-то… Здесь холодно. Из чашки валит густой пар, от сигареты тонкой струйкой идет изломанный дым… Никак нельзя разобрать — пар или дым мы отпускаем дыханием… Сорг медленно поднимает голову — в скобе, до сих пор скрепляющей его бровь, уже блестит отсвет осветительной полосы…
— Герф, идти скоро. Пей и пойдем… Герф, ты что, вконец обдолбанный?
— Мне такие дозы не кололи ни разу еще… Такие, как сегодня… или вчера… Сорг, когда это было?
— Вчера. Ты должен четко считать дни и ночи, иначе с головой непорядок будет.
— Их здесь считать нелегко… Их здесь даже друг от друга отделить трудно…
— Ближе к полюсу еще трудней — здесь хоть как-то небо темнеет и светлеет каждый день… Только Хантэрхайм никогда не темнеет — он светит всегда… как и его укрепленные базы.
— Вечное сияние под небом или вечный полумрак подземелий, сбитый режим… Как ты здесь вообще ориентируешься, Сорг?