Тени прошлого. Воспоминания

Но нс то было в начале нашего знакомства. Тогда Александр Алексеевич еще был полон веры в торжество славянофильской идеи в русском государственном строе. Пессимизм начал овладевать им лишь в царствование Николая II по мере того, как обнаруживалась политическая неспособность нового Императора. Но в начале 90-х годов настроение его было очень светлое.

До 1907 года я жил в Москве и очень редко бывал в Петербурге, вследствие чего и Киреева в Павловске посещал весьма мало — два-три раза. Но он сам, вероятно, не пропустил ни одного своего приезда в Москву, не побывавши у меня. Мы вообще с ним очень сошлись, да с ним и невозможно было не сойтись. Это был такой душевно чистый человек, именно без всякого лукавства, так искренне относился к вопросам жизни и к людям, что едва ли могу я назвать за свою жизнь лучшего человека. Близко к нему могу поставить только Алексея Александровича Нейдгарта.

Нельзя сказать, чтобы Александр Алексеевич Киреев отличался выдающимся умом. В этом отношении он был человек средний, просто неглупый. Его племянник (сын Ольги Алексеевны) Александр Иванович Новиков называл его даже-«тупым*. Это неверно. В умственном отношении он был просто средний, неглупый человек, но и тут — вследствие отсутствия каких бы то ни было личных интересов, часто извращающих суждение даже высокопроницательных людей, — Киреев нередко оценивал людей и события гораздо вернее, нежели люди, превосходящие его умом. Поэтому я всегда интересовался его мнением, тем более что он был человек высококультурный. Его способности были развиты наукой и размышлением до всей высоты, до какой только допускали природные размеры этих способностей. В нравственном же отношении он был человек, безусловно, выдающийся, редкий, наравне с которым я решительно никого не могу поставить даже теперь, когда, находясь сам уже при конце жизни, беспристрастно окидываю взглядом все, мною пережитое. Это понял в конце жизни и Александр Иванович, который, умудрившись горьким опытом, сам говорил мне, что «лучше Александра Алексеевича нет человека на свете».

Александр Алексеевич был славянофил, но его политические идеалы сводились к самым общим формулам: должен быть Царь, должен быть и народ; народу принадлежит мнение и совет, Царю — решение; для их соединения должен быть Земский собор. Как это организовать конкретно? Он не думал. О том, что в народе существуют очень разнообразные интересы и мнения, он тоже мало думал. И это вовсе не по «тупости*, а потому, что у него живы были только нравственные мотивы, а конституционные его мало занимали. У него было такое убеждение: если будут судить по совести, то столкуются. Ну а если будут судить не по совести? Тогда все равно ничего не выйдет, как ни устраивай. Но во всяком случае, он стоял за созыв Земского собора. В таких же общих чертах ему представлялись и государственно-иеркояные отношения. Россия есть «государство-Церковь*. Тот же самый народ, который составляет государство, составляет и Церковь; стало быть, государство и Церковь должны единиться. Для того чтобы голос Церкви был слышен государству, нужен Поместный собор. Александр Алексеевич и стоял всегда за созыв Поместного собора. О подробностях учредительных он и в этом случае мало думал, и по этим же причинам: нужны люди честные, убежденные — тогда все устроится хорошо, а без этого все будет плохо.